Добсон откашлялся перед тем, как войти в комнату с письменными принадлежностями.
– Вы ничего не слышали, – произнесла леди Кора, и это был приказ, а не вопрос.
– Ни единого слова, миледи. – Дворецкий кивнул, избегая смотреть на Дэниела, который почесал ухо.
– Одна ложь на другой. Вот что я больше всего ненавижу в этом чертовом месте, – сказал Дэниел, когда Добсон, поклонившись, вышел из комнаты. Затем он снова схватил графин, до того, как его нежная, любящая, мягкая матушка прикончит весь бренди. Он был готов поднести графин к губам, проигнорировав бокал и восклицание его родительницы, когда дверь снова открылась.
– Мы нашли вашу корзинку для шитья, леди Кора. Она была упакована с… ох.
Девушка, стоящая в дверном проеме, оказалась выше, чем помнилось Дэниелу. Должно быть, она продолжала расти с тех пор, как он в последний раз видел ее. Теперь она была женщиной, а не злым, перепуганным ребенком, как три года назад. Ее волосы все того же светло-русого цвета сейчас были заплетены в косу и короной уложены на голове, а не распущены по плечам в несдержанном беспорядке. Девушка выглядела намного красивее, чем он запомнил, но тогда ее лицо раскраснелось и распухло от рыданий, от слов ее отца, когда тот вытаскивал ее из комнаты, оставляя Дэниела разбираться с ее любовником.
Он опустил взгляд пониже и пришел в замешательство. О, она точно превратилась во взрослую женщину.
– Вырез вашего платья слишком низкий. Люди подумают, что вы чересчур доступны.
– Дэниел! – вскричала его мать.
Мисс Эббот охнула и побледнела. Затем вся краска, которой она лишилась, вернулась обратно, начиная с вершины почти несуществующего лифа платья, как заметил Дэниел, и вверх по ее шее, к щекам с высокими скулами. Она подняла корзинку для шитья, чтобы прикрыться от его грубого взгляда.
– Дэниел, – повторила его мать, на этот раз с воплем. Теперь настала его очередь краснеть за свои слова и бесцеремонное разглядывание. Вместо того чтобы извиниться за то, что он оскорбил едва знакомую женщину, да еще в гостиной матери, ничуть не меньше, Дэниел повернулся к той, которая устроила всю эту жалкую сцену:
– Теперь ты видишь, почему вам будет лучше без меня, мама. Я же говорил тебе, что не гожусь для гостиной.