Любит же Котовский прикинуться рубахой-парнем, своим в доску, таким, значит, Митькой-простачком. И как он всегда неожиданно это свое «становись!» выкрикивает, ну как петух с забора! Вовка снова оказался в строю. Так бы и всегда, что ли… В строю хорошо. В строю ты не один. Вас много таких в строю-то, незаметных, сереньких, неотличимых, которым что, значит, скажут, то они и делают. Разговорчики там, в строю!.. Век бы из строя не выходить. Какая свобода? Кому она нужна? А что? В строю тоже свои прелести — ать, два, левой, правой… О чем думать? Зачем? Котовский вон за тебя, за всех вас думает. Подтянулись? Хорошо! Молодцы! Теперь пробежка. Так… Очень хорошо! А теперь в баскетбол поиграть… Индюк вон тоже думал, думал — и в суп попал, как отец любит говорить. Но выйти из строя придется, и решать придется, и думать, и вообще… Что вообще? Заладил тоже! Да жить придется дальше, самому жить, вне строя.
* * *
А ведь Славки же не было на физкультуре! Ага… Грушенков как вкопанный остановился там, где застигла его эта мысль в узком переходе из спортзала в здание школы. А еще друзьями считаются — навеки, не разлей вода, вместе хоть в пекло! Ну он-то, он-то хорош! Ну как девка прямо беспамятная. Правильно про него Котовский: Груня — она. Нечего другой раз и обижаться. Возгордился, вознесся, подтянулся, видишь ли, сорок раз, больше всех, и про друга забыл.
Вообще-то последний год они со Славкой малость как бы отдалились друг от друга. Не, ничего серьезного. Просто когда Грушенков увлекся роком, когда появилась Лида, в смысле появился «Завет», а в нем Лида… Короче, Славке на эту музыку было плевать. Он как-то вообще ничем сильно не увлекался. Разве что книжки всегда читал запрем. Это у него от мамаши, наверное. Ну бегали они вместе одно время. К одному тренеру ходили. Потом Славка бросил. Ему что, он и так сильный. После чуть-чуть, всего один сезон, за «Зенит» фанатировали. Всегда, значит, было у них что-то общее, кроме школы, а теперь вот не стало. Нет, почему же его на физкультуре не было?
Подошел сзади новенький, легонько, интеллигентно, стало быть, толкнул в плечо, остановился рядом. Грушенков взглянул на него коротко и вновь уставился в окошко, где синее небо и яростное, резкое солнце для него не то чтобы поблекли, нет, но будто сделались непозволительной роскошью без Славки, будто там, куда сорвался он с уроков, его друг до гроба, их не было вовсе, неба и солнца, а был лишь низкий потолок с грязными желтыми разводами и тусклая лампочка, засиженная мухами. И почему он именно так представлял то место, где мог торчать сейчас Славка? Потому что — Блуд…