Грушенков, смутно понимая, что бить больше не будут, осторожно понес свой нос к умывальнику в углу кабинета, сбоку от доски. Если бы не эти хмыри, там, в коридоре, вряд ли Борику удалось бы заманить его сюда. И как он сразу не почувствовал, что они заодно? Попался, как птенчик, сам в клетку залетел. Уж эти-то волкодавы — Толик с Генкой — они бы не растерялись, даже если б он и попробовал дернуться, проскочить мимо. Да ладно, что уж теперь… Он открыл воду и сунул нос под струю.
— Неделю тебе отсрочки, — услышал он сквозь шум воды усталое бормотание Борика. — На поправку здоровья, на зализывание ран и прочие размышления. Но десять процентов сверху. Только из жалости к тебе, а так можно было бы и двадцать набросить. Вы проценты-то проходили, двоечник?
Грушенков, вынырнув из-под струи, покорно кивнул, капнув розовой водичкой с носа на белую эмаль раковины. Боли он почти не почувствовал. Впрочем, это ненадолго, минута, две, а там согреется и снова заболит. Значит, надо двадцать рублей разделить на сто и умножить результат на десять. Проходили ли они проценты!.. Эти пижоны из классов олимпийского резерва думают, наверное, что только у них там арифметика и алгебра с геометрией. Получалось два рубля. Проценты, как проценты. Борик драл и больше. А всего двадцать два он ему должен. В общем, где двадцать, там и двадцать два — невелика разница. Только нос вот дня три проболит. Как же он завтра побежит свои километры с таким румпелем? А сегодня вечером в подвал собирался, а там Лида, ей на глаза… А заметит ли она его? В том-то и дело!..
Он снова сунулся под струю воды. Если бы Борик давал переписать на свою кассету, было бы не так накладно: сама кассета плюс три рубля за запись. Ведь так он всегда расценивал. Можно же и не хранить все группы — только понравившиеся. Так что пяти-шести кассет хватило бы за глаза. Но Борик и перезаписывал сам, — мало ему мороки! — и продавал только с кассетой, с нашей, четырехрублевой, наждачного типа. Слушать было можно, конечно, да жалко было технику. Кое-кто из пацанов недовольно шептался по углам — из тех, кто тоже гонялся за новыми записями, — но ведь брали, брали по червонцу, брали бы и дороже. А куда денешься? Везде свои маленькие хитрости. У Борика вот с отечественными кассетами, за которые он драл, получается, как за импортные, у кого-то еще было бы что-то другое. Чистый доход — шесть рублей. По трехе-то он по трехе за запись, да с каждой ведь стороны кассеты. Коню понятно — грабеж. Но не хочешь, не бери. У Борика монополия. От него не убежишь.