— А я-то решил… — начал было Груня.
— Заткнись! — шепотом проговорил Борик. — Ты тля, — добавил он и, цепко схватив Груню за загривок, за потные, противно слипшиеся белые волосы, несколько раз ткнул его носом в стол.
Вот и все, самое приятное позади, и никакого почти удовольствия, разве что гадливое желание помыть руки. Даже не заорал ведь, мерзавец! Борик приподнял Грунину морду над крышкой стола и как бы задумался на несколько мгновений. Если приложить его еще разок-другой, могут остаться нежелательные следы — перелом, синяки, кровищи лужа. Но и отпускать было жалко, хотелось ведь, хотелось чего-то еще. Борик и ткнул еще — поддался-таки, соблазнился, но осторожно, не со всей силой.
* * *
В носу что-то хрустнуло и кольнуло. Грушенков, хоть и не хотел, а ойкнул гундосо и сунул руку между крышкой стола и своим носом.
— Тля! Тля!.. — методично куная его в красное липкое пятно на ладони, мирным голосом говорил Борик. — Но я тебя жалею. Мне вас всех жалко, убогих. А тебя в особенности. Вон ты какой ранимый. И носик красный, и ушки топориком… И денег у тебя нету…
В устах Борика это слово, это его «жалко», звучало как-то до обидного противно, будто в устах иностранца, нечаянно, по незнанию употребившего его в совершенно немыслимом значении и сочетании.
Наконец рука Борика отпустила его волосы, и Грушенков, медленно поднимая голову от стола, успел увидеть, как Борик брезгливо пошевелил пальцами, словно стараясь стряхнуть, счистить с них что-то.
— А ну-ка попрыгай! — нашел он ему новое занятие.
Грушенков послушно выпрямился перед ним, придерживая двумя руками нос, ставший вдруг неимоверно большим и тяжелым.
— Прыгай, прыгай, — вяло велел Борик.
Грушенков, кроме боли в носу, больше совсем никак себя не чувствовал, словно все, что от него осталось теперь, — это его саднящий, как бы увеличивающийся нос. А сам он будто не существовал уже, вернее, существовал, но только ради носа. Короче, все в нем было пришиблено, остановилось, парализовано было, и нечему стало сопротивляться этому Борику.
— Ну! — раздраженно вскрикнул его мучитель.
И Грушенков прыгнул, удивляясь и не понимая себя. Еще, еще раз… В носу толчками отдавалась боль. Стол был в крови и руки Грушенкова тоже, но он видел себя не изнутри, а как бы со стороны, то есть он был уже как бы и не он, а так, шизик какой-то, прыгающий с красным, большим и больным носом…
— Не звенит, — разочарованно хрипло прошептал Борик и, морщась, будто это ему было сейчас больно, вытер руку о школьную куртку Грушенкова. — Убери тут за собой, слюни оботри, умойся. Очень помогают холодные примочки к носу. Советую, если, конечно, носовой платок имеется…