— Весь день заливается, без перерыва, и главное, что ни дашь — все склюет, — нахваливал он птицу.
Несколько минут мы внимательно слушали. Так импресарио слушает артиста, с которым собирается заключить контракт. Мне казалось, что жаворонок способен выводить свои трели только на воле; эта же чудо-птица радостно щебетала в клетке, будто под открытым небом. Она выпевала свои рулады со рвением начинающей певицы из художественной самодеятельности. Просовывала клюв между железными прутьями клетки и страстно приникала к ним своей серой грудкой, раздувшейся от усердия. Кончилось тем, что я ее купил за 60 лей без клетки. Клетку я смастерил из поломанной чертежной доски и пристроил ее на полку, предназначенную для громкоговорителя. Главный инженер не выразил недовольства. В конце концов, если нам полагается радиоточка, почему же не выбрать ту, которая нас больше устраивает.
— Последние известия она тоже читает, — усмехнулся инженер, когда весть о нашей птице разнеслась по всей стройке.
— Читает, но не каждому дано понять их смысл, — отпарировал наш руководитель, неглупый парень, который за словом в карман не лез.
Я жевал свой бутерброд, стараясь не заляпать жиром кальку, над которой работал: «Чертеж № 1. Западная стена крытого механического цеха». После долгих майских дождей светило июньское солнышко. Жаворонок выводил оглушительные трели, когда в дверь постучали.
Никто никогда не стучал в дощатую дверь нашего барака, у нее даже ручки не было, один только крючок.
— Кто там? — спросил сотрудник, откопавший нашего жаворонка. Никакого ответа не последовало. Жаворонок заливался изо всех сил.
— Кто там? — повторил свой вопрос сотрудник пронзительным, как у привратника, голосом.
— Женщина, — последовал ответ. Она так и сказала — женщина, так говорят только деревенские.
— Женщина! — воскликнули мы. И тогда один из нас веско заметил:
— Женщина-то женщина. Но какая?
Все происходило словно у райских врат: вошла Титания. Она огляделась, зачарованная птичьим щебетанием, которое наполняло барак.
— Что это за птица? — спросила она, округлив глаза.
Насколько я помню, это были ее первые слова. Я встал, положил бутерброд прямо на кальку, испортив всю западную стенку цеха. И, желая пустить пыль в глаза, произнес на одном дыхании:
…Это были жаворонка клики,
Глашатая зари. Ее лучи…
и так далее, не останавливаясь, пока не выпалил:
…Мне надо удалиться, чтобы жить,
Или остаться и проститься с жизнью…
[4]— Браво, — воскликнула она, когда я закончил. — Браво! Что вы здесь делаете? А! Понимаю, вы бригада артистов?