— Поверьте мне, все это сплетни!
— А то, что жена из-за него в петлю полезла, скажете, тоже сплетня? Да актеру одного этого достаточно, чтобы дискредитировать себя.
Ясс пытался сохранить самообладание.
— Если бы вы знали, что это за особа! Форменная истеричка, она немало крови попортила Галошфаи.
— Значит, заслужил, скотина… подонок, распоследний пропойца!..
Режиссер вышел из себя.
— Прошу прощения! — Он резко поднялся. — Мне казалось, что я имею дело с культурным человеком… а теперь я вижу, что забрел по ошибке в полицию нравов… — И с этими словами направился к выходу.
— Обождите минуту! — крикнул ему вдогонку директор. — Не стоит решать наспех… Давайте обсудим и другие возможные кандидатуры…
— Какие еще кандидатуры? — выпалил в сердцах режиссер. — Уж не вам ли поручить эту роль? Может, вы на это намекаете?
— Избави бог, — упавшим голосом сказал директор, и нос на побледневшем лице у него вдруг перекосился, будто ему закатили оплеуху. — Хотя, смею вас заверить, и я сыграл бы не хуже… Впрочем, я не имею права претендовать на это… Ну, а что вы скажете о таком актере, как Сентэби?
— Сентэби! — возмущенно вскричал режиссер. — Да я вынужден показывать ему, как чесать ухо!
И он выскочил из директорского кабинета.
Роль дяди Вани сыграл другой актер, но кто именно — хоть убейте, не помню… Память не та стала, да и лет с тех пор прошло немало, и война прогреметь успела… Знаю одно: Галошфаи больше не переступил театрального порога… Днем он старался затеряться среди трактирного сброда, впрочем не переставая настороженно прислушиваться к чему-то внутри себя; его маленькие, как капли ртути, глазки не смотрели по сторонам, а словно были устремлены в глубь души: он готовился к своему ежевечернему выступлению в ресторанном саду, где мог вволю произносить монологи дяди Вани.
— «О боже мой… Мне сорок семь лет; если, положим, я проживу до шестидесяти, то мне остается еще тринадцать. Долго! Как я проживу эти тринадцать лет? Что буду делать, чем наполню их?.. Проснуться бы в ясное, тихое утро и почувствовать, что жить ты начал снова, что все прошлое забыто, рассеялось, как дым… Начать новую жизнь… Подскажи мне, как начать… с чего начать…»
Коллеги были возмущены до глубины души: все понимали, что нельзя было лишать Галошфаи этой роли; актеры намеренно обходили стороной облюбованный им ресторанчик, чтобы своим присутствием не мешать его самодеятельному выступлению. Зато в день генеральной репетиции все участники спектакля явились сюда, словно в последний момент спохватились, что без Галошфаи спектакль провалится. Актеры разместились поодаль от него, а Галошфаи поднял мокрое от слез лицо, ни на кого не глядя, вздохнул и заговорил; казалось, будто он стоит на берегу широкой русской реки, где каждое слово обретает вес, значимость и перспективу.