Мясо тоже наличествовало, но только в виде птичьей убоины и мелких яиц, по виду перепелиных. Ели все вместе в трапезной, не чинясь. Простые монахи сидели с князем и его боярами, одетыми в простые без украшений суконные кафтаны.
Бояре после трапезы сразу же разъехались по своим усадьбам. Меня остановил с таинственным видом отец и предложил отведать совместно какого-то особого монастырского перевара, называемого чаем. Ого, не знал, что в этом времени баловались чаями.
Вскоре к нам присоединились главный дипломат, тысяцкий, дворецкий и новый глава тайной палаты. Отец Паисий лично повёл нашу группу через яблоневый сад к беседке над прудиком. Около неё нас повстречал необычного вида человек лет сорока. Привлекало взгляд умное, правильное лицо, обрамлённое по-европейски небольшой русой бородкой. Облачен он был в тёмно-синий кафтан, короткий по немецкой моде.
– Здрав буде, княже великой! – поприветствовал незнакомец отца низким поклоном.
Потом поприветствовал каждого с ним подошедшего. Меня он окинул недоумённым взглядом.
– И ты буде здрав, боярин Новуградски! – ответствовал ему отец. Обратившись к нам, представил мужчину: – Се есть боярин старшинны Василей Никитович. Муж вельми вятш и разумом, и гобиной. Посадничал не единою[556]. Пришед зде отай. О сем сретении[557] зауститися[558] требно.
Мы прошли в беседку и расселись по лавкам вокруг пустого деревянного стола. Недалеко от нас послушники суетились возле костра с нависающим над ним чаном.
– Знавай маво настольника Димитрея, боярин. Летами мал, же зело хитрен. Библами разум начитан, – решил меня отрекомендовать князь. – Воеводою рать поведе помале.
Переведя на меня глаза, боярин скривил губы в улыбке и склонил голову, не поднимаясь. Другие наши участники грядущего чаепития были чужаку вроде бы знакомы. С князем Борисом он обнялся, как со старым другом. Переждав, пока монахи поставят корчагу с мёдом и расписные чашки на стол, отец с улыбкой наклонился к гостю.
– Благодарен те паче за пособление. Немчин Ёрданиус почах смаговницу дивну сотворяти отай. Зельно на Москве учудятися, егда мы сию вящность сотворим, – произнёс он в возбуждении и спросил, – С коими помыслиями ты, наш лепши друже, семо пришед?
– Златы пояса[559] новугородски ропщут и готовы отшед от Москвы, – начал говорить приезжий. – Зорят нас посадниче Андрей Иванович, да с тысяцким Микулиным. В уста зрят московским наместным[560] дьякам и деют, иже те им рекоша. Детели торговы податями тяготят зельне, иже гости ганзейны возропташа. Земли наши под Москву емлют. В Бежецком верхе и в Волок-Ламских волостях наши тиуны не изосташа вмале