– Кто сих чертей неистовых сюда призвал? – зловещим шёпотом поинтересовался у Ждана.
– Прости, господине! – воскликнул чернявый холоп, естественно, бухнувшись передо мной на колени. – Мы с Устином порекоша дьякам-распорядителям о явлении потворны собаки в княжичевых покоях. А они уж семо созвали крылошан, нечисть изгнать.
– Уж не меня ли нечистью трактуете, мухоблуды[655]? – ехидно поинтересовался.
– Сие несть мочно, господине! – взвыл Ждан и принялся привычно слюнявить мне руки.
– Сгинь пока с моих глаз со своим тупорылым дружком. Оставьте меня в покое, – утомлённо порекомендовал слуге.
Когда слуги ушли, обратил своё внимание на не прекращающих свои танцы попов. Намекнул им, что если вскоре они не прекратят свою буффонаду, то непременно отправятся миссионерствовать к злобным северным самоедам, жрать там с ними тухлую селёдку. Когда попы ушли, недовольно тряся бородищами, явился посланец от государя с повелением мне идти к нему на трапезу. Блин, на том свете видно покой найду. Позвал гнусобесов загримировать мою морду. Они так её навощили, что на покойника стал похож. Только время зря на них потратил. Психанул на безруких болванов и стёр грим рушником.
В трапезной правителя дожидались на пристенных скамейках ближники, к которым добавились дьяк Варфоломей и старшина гридей Лукиян. Состоялся княжий выход со всеми сопутствующими телодвижениями. Государь величественным жестом пригласил присутствующих за стол. Забегали холопы с подносами. В тарелках задымилось парком варево с жёлтой лапшой и мясом. Отдельно стояла посуда с жареным гусем, с рыбой, тоже жареной и с яблоками мочёными. Проголодавшиеся вельможи не разговаривали, усиленно работая жевательными мышцами.
– Ты по коим халугам[656] шкрябался, котищ блудливы? – прогремел вдруг голос отца в мой адрес. – Мордень вся язвенна, яко у кощуна шалопутна. Небось[657] понове во граду курощупил[658]?
Мне вдруг захотелось поприкалываться. Пустил слезу и трагическим голосом насочинял жуткую историю:
– Шёл я себе по городу, никого не трогал, цветочек нюхал. И вдруг на меня как набросятся люди в дьяцком одеянии, да как начали бить и обзывать. Кричали, что я в хоромах княжеских лишний и чтобы убирался обратно в свою богадельню. Думал – жизни напрочь лишат. Еле от них ноги унёс.
– Ладушко ты мое! – ласково пророкотал отец. – Никоему не оставлено на маво настольника руцы воздымати. Злыдней сих, тя изобидевших, велю налести и сурово покарати.
То кощуном называет, то ладушкой. Не поймёшь этих предков. Дьяк Варфоломей привстал и поклоном показал готовность исполнить повеление князя.