– Шо, опять? – захотелось спросить голосом Джигарханяна.
Дьяк же смотрел на меня победно. Как же, запросто, не напрягаясь, охолопили пару свободных человек. Этакие ухари-креативщики. Два пергамента читать в потёмках было не с руки. Нисколько не сомневался, что опытные крючкотворы сотворили всё на высшем уровне.
– Они сами попросились или их силой принудили? – тихо спросил у мнущегося рядом остробородого.
– Сами, драгий княжич, сами, – закивал головой дьяк. – Сие не впервою тако явлет. Людишки повольны перешед под крепку руку за верный хлеб, зду и предстательство.
К сожалению, резон в его словах был. Найти доброго хозяина, отдаться ему со всеми потрохами и пусть кормит. В споре свободы и колбасы иногда побеждает последняя. Лично я бы с голоду умирал, но свободы своей отдать не согласился. Потерял в моих глазах очень много рослый симпатяга Мирон. Даже какая-то злость на него образовалась.
В прежней жизни был у меня друг Вадик, один из лучших. Парень ладный, крепкий, с головой. Женщины от него млели. Случилась одна жизненная заковыка, и опустился человек. Стал выглядеть неопрятным, жалким. Вот и Мирон уподобился такому же Вадиму.
Внезапно пришла спасительная мысль, что ребята кому-то задолжали крупную сумму и иначе не представлялось никакой возможности расплатиться. Попали, так сказать, «на бабки».
– Гобина им выплачена, сколько? – сразу же спросил дьяка.
– Яко иначе, княжич наш Дмитрие? Вся честь по чести урок содеян. Сам боярин Морозов волил издати сею гобину. Старшу уноту дано пять рублей в деньгах, а младу – три.
– А если я от них откажусь и деньги вернутся, эти парни получат свою свободу обратно?
– В холопском сословии они надысь. Издати требно пошлину за вычерк из писцовых библ, ноли токмо, – охотно объяснил чиновник.
– И какого размера эта пошлина? – потихоньку начинал злиться на медленно соображающего рядца.
– Десять рублёв за душу.
М-дя, ситуёвина! За морем телушка полушка, да рубль перевоз. Хитрая феодальная систем закабаления людей клапанного типа. Пошлина в разы выше оплаты за кабалу. Надо бы допросить простодушных гудцов с глазу на глаз. Решил отослать довольного собой дьяка с глаз долой со всеми приличествующими благодарностями. Поднял и посадил ребят. Сам сел напротив, потихоньку отмокая от удивления.
– Рассказывайте, что принудило вас добровольно в холопы пойти, – с трудом сдерживал своё раздражение.
– Мы к те поревашася[663]. Елико ову нелеть, же холопы равны[664] быхом, – пролепетал Мирон, жалобно глядя мне в глаза.
– А ко мне чего не пришли поговорить перед тем, как глупость учудить, раздолбаи? – ругнулся досадливо. – Сами знаете, что холопов принуждают к тяжёлой, грязной работе, обижают, продают, как скот, секут за провинности. Не боишься порки, Мирон?