16 декабря 1942 года
Птица: сойка
Обнаружив погибшего сородича, сойки собираются вместе и тревожно кричат.
Они не оставляют тела два дня, даже чтобы поесть. Вместо этого они сидят и несут вахту около умершего.
Прямо перед рассветом я убираю истерзанную мышку под воротник пальто и с помощью Бурь бегу по железнодорожным путям, пока не добираюсь до окраины Шеффилда. Когда солнце начинает подниматься, запрыгиваю в поезд и два часа еду домой.
– Я мог бы отправить Спокойствие на Рынок как новое начало для тревожных людей или наркоманов, – объясняю Финеасу позже тем утром. – Радость – чтобы справиться с разбитым сердцем. Храбрость – которую можно ввести как инъекцию в руку.
Мы сидим вместе на крыльце, едим яичницу. Я укутываю ноги Финеаса одеялом и кормлю мою замученную мышку кусочком сыра.
– И думаешь, что можешь проделать то же самое и с людьми?
Я сглатываю.
– Да. – Зубки мышки ухватили меня за палец достаточно сильно, чтобы показалась крошечная капелька крови. Я сжимаю пальцы вместе, чтобы остановить ее, в то время как Финеас поджимает свои серые губы.
– Ты жулик. Напоминаешь мне меня в молодости. – И он заливается лающим смехом, который переходит в приступ кашля. Его позвоночник глухо бьется о спинку стула. – Просто не забывай о Камне, – напоминает он мне. – Муж Джульет все так же не отвечает тебе?
Я качаю головой.
– Возможно, тебе нужно нанести еще один визит в Гарднер.
Я киваю, вертя в пальцах флакончик со Спокойствием Валы.
– Теперь, признаюсь, черед самой сложной части, – говорю. – Найти человека… на котором можно экспериментировать. – Это поворотный момент, острие ножа. Я думаю о мышиных телах, которые собрались грудами за месяцы моих провалившихся попыток.
Финеас делает кивок головой в сторону нашей угрюмой служанки в соседней комнате, которая отскребывает пятна с украденного серебра.
– Не думаю, что кто-то ее хватится, – говорит он, зажигая сигару.
Я встаю, отталкиваю тихий голосок в голове, который умоляет прислушаться к разуму и сдержаться. Я заталкиваю его подальше, пока не перестаю слышать.
– Лоретт! – зову, взяв хлороформ Ларкина из кабинета. – Можешь помочь мне кое с чем в подвале?
4 февраля 1943 года
Китс. Китс – для музыки.
А Фрейд – для зубов.
Комкаю список, который сделала об исчезнувших семи годах Шекспира, о том, что он искал что-то ценное, был болен или сбегал от наказания за незаконную охоту. Но не могу заставить себя совсем убрать мамину книгу. Мне нравятся страницы, покрытые моим и ее почерком, словно наши слова держатся за руки.
– Айла! – миссис Клиффтон зовет меня на кухню.