В деревне уже привыкли, что Софокл любил гулять на берегу реки, а легкая на ногу Ксантиппа каждый день приходила из города. Они встречались в маленькой роще на берегу реки и целыми днями оставались вместе, сокрытые от постороннего взгляда.
– Обещай, что научишь любить, – попросила однажды девочка, когда они, утомившись от ласки, лежа отдыхали на траве.
– Научить любви невозможно, девочка, любовь – это дар богов, – с улыбкой произнес Софокл.
Ксантиппа приподнялась и скорчила недовольную мину.
– Не называй меня так, не нравится, я ведь уже не маленькая.
Софокл закрыл глаза и прислушался к шуму речных волн. Был уже полдень, но стоящие вокруг густые деревья не пропускали солнечные лучи.
Здесь, в тени, несмотря на летний зной, было прохладно и уютно. Над головой тихо шелестели листья, и их шорох вызывал спокойствие и умиротворение в душе поэта.
– А что в этом плохого, если я буду называть тебя так?
– Я не маленькая, – упрямо повторила девочка.
– Хорошо, хорошо, взрослая женщина.
– Во всяком случае, достаточно взрослая для того, чтобы удовлетворить твое мужское желание, – в ее голосе теперь отчетливо слышались вызывающие нотки.
– Я не хотел тебя обидеть… – Софокл казался смущенным и не знал, что ответить.
Ксантиппа распрямила нахмуренный лоб и улыбнулась.
– Ладно, если тебе нравится, называй меня так, но не вздумай обращаться со мной как с ребенком, лучше расскажи, как ты любил других женщин. Слышала, их много было в твоей жизни.
– Это было еще до твоего рождения.
– Теперь они уже все дряхлые старухи, – в голосе девушки прозвучали удовлетворительные нотки.
– Большинство из них, наверное, уже нет в живых, может, и осталось одна – две, хотя вряд ли…
– И тебе жалко тех старух?
– Нет, что ты, последняя женщина в моей жизни была лет тридцать назад, уже и не помню, – неожиданно старик почувствовал, что он оправдывается как маленький ребенок, и, наверное, со стороны выглядит довольно смешным, потому невольно смутился и даже покраснел.
– Теперь твоей единственной и последней женщиной буду я, – довольным и уверенным голосом произнесла Ксантипа, – и я хочу, чтобы об этом знали все.
– Ты этого не посмеешь!
– Просто пойду в город и всем расскажу о нас. – Ксантиппа хотела еще что – то сказать, но, посмотрев на Софокла, от страха прикусила язык. Лицо старика стало белее бумаги, из глаз же сыпались искры гнева.
– Ты, маленькое развратное существо, придушу собственными руками! У меня сыновья, внуки, семья…
– Ладно, ладно, я пошутила, что, и шутить уже нельзя, а ты поверил, – на всякий случай Ксантиппа отошла в сторону на несколько шагов, так как на старика, действительно, было страшно смотреть.