Он поднял глаза:
– Папа зовет меня «Док». Потом есть еще «Большой Джей», «Джей-Мани», «Джегерейстер», «Рэнджер», «Матрица», «ПолуНельсон», «Клуб-медик», «Ястреб». – Джейк задумался. – Всех и не перечислить. Он гений по части прозвищ. Около сотни наверное придумал.
– Например?
– Да как в голову взбредет. «Крабоход», «Макси-Джейк».
– А как ты называешь Дункана? – спросила я.
Джейк со вздохом потряс головой:
– Опять же много всего. Но уж точно не Дунком. «Дунк», «Дункерс», «Данкен Донатс», «Ди-трейн», «Ди-Бэг», «Ду-Литл», «Чак», «Чарльз».
– Почему Чарльз?
Джейк пожал плечами:
– Потому что это не его имя.
Я кивнула:
– По сути, любое значимое или незначимое слово в английском языке может функционировать как прозвище вообще безо всякой причины.
Он кивнул, словно разговор закончен, а потом добавил:
– Но у нас есть вроде как автоматическое.
– И какое?
– Братуха.
Довольно трогательно.
Но тут Джейк покачал головой:
– Хотя на самом деле нет. И оно тоже перетекает в «Братан», «Батон», «Бражку».
Он замолчал, выжидая, что я скажу.
Месяц назад – даже две недели назад – я покачала бы головой, точно они пара идиотов. Но теперь я научилась видеть прозвища в новом свете. И, так уж получается, Дункана. И Джейка тоже. Мне пришло в голову, что все до единого эти прозвища в основе своей служат дурацкой заменой слова «друг». И я испытала огромную благодарность, что у Дункана был Джейк. То, что они были друг у друга.
– Ему повезло, что у него есть ты, – сказала я.
– Повезло, – согласился Джейк. Потом сложил пальцы пистолетом, наставил на меня и сказал: – Но мне повезло больше.
* * *
Беккет не ошибался насчет Расписного Луга. При виде этого места действительно дух захватывало. Оно было лучше, чем он описывал, и лучше, чем я могла даже вообразить, пока не увидела своими глазами. Это было идеальное место для «Дня Ноль» и вечеринки по случаю летнего солнцестояния, и, когда мы добрались, я была рада, что мы сумели. Вроде как рада.
Вот что предстало перед нами, когда мы вышли из-за поворота и Беккет крикнул: «Вот он, ребята!» Залитая солнцем зеленая поляна, где на ветру трепетала трава по колено и покачивались полевые цветы. Белые бабочки. Прозрачное голубое небо в вышине, пушистые хлопчатые облака. По обе стороны – горные пики, замыкающие нас, как колыбель. Воздух был прохладным, а солнце – теплым. Каждый, кто выходил на луг, замирал при виде такой красоты. Невозможно было одновременно идти и впитывать ее.
– Ты был прав, – сказала я остановившемуся рядом со мной Беккету. – Он действительно как расписная картинка.