– Так она считает, что все люди хотят ей зла? – спросила я.
– Вероятно.
– Но я-то не хочу.
– Думаю, она это знает. Ты говорила, она с тобой спит?
– Это – единственное время, когда она не злится, – объяснила я.
– Значит, она до некоторой степени тебе доверяет.
– Я ее спасла. Как думаешь, она это знает?
– Определенно знает.
Я испытала потребность вступиться за Пикл.
– Мне даже нравится ее несгибаемость. Никто не смеет с ней связываться.
– Но она боится без причины. Никто и не собирается связываться с ней или причинять ей зло. Во всяком случае, сейчас.
– Верно.
– Она утратила способность доверять.
– И как мне ей помочь?
– Тебе придется научить ее не бояться. Тебе придется убедить ее, что она в безопасности.
– Но как?
– Ну, – протянула она, словно обдумывала ответ. – Тебе придется практически перестроить ее нейробиологию. А это потребует серьезных усилий на протяжении очень долгого времени. И необязательно сработает. Сколько ей лет?
– Ветеринар сказал, около трех, но он точно не знает. – Выглядела Пикл на тысячу.
– Тогда оно того стоит.
– Думаешь, все можно поправить?
– Думаю, ей можно помочь.
Несколько минут мы лежали молча, а в голове у меня вспыхнула картинка: Пикл скалится, забившись за унитаз в туалете, а я протягиваю ей лакомство и говорю: «Ну же! Давай перевоспитаем твою нейробиологию!»
И вдруг Уинди спросила:
– Это вся твоя семья?
– Да, – ответила я и тут же поправилась: – Нет! У меня есть брат. И бабушка. И бывший муж.
Даже мне самой этот список показался довольно печальным. Я могла бы продолжить: «И отец, и мачеха, и сводные братья в Калифорнии, с которыми я никогда не вижусь. И мать, с которой я не общаюсь». Было в Уинди что-то такое, от чего мне хотелось ринуться в омут головой и рассказать все: поговорить о моих родителях и о том, что произошло, и о трагедии, из-за которой наши жизни разошлись по разным, совершенно неожиданным дорогам.
У Уинди было такое доброе лицо, она так терпеливо слушала, что я едва не сделала глубокий вдох и не выложила все. Едва. Но я сдержалась. Слишком мрачная история, чтобы рассказывать у костра в лагере.
Кому захочется слушать историю настолько печальную? Даже я сама не хотела ее слушать.
– И у меня уйма друзей, – добавила я, будто и не было заминки. – Коллеги по работе. Раз в месяц устраиваем себе вылазку в кино, а еще мы учимся вязать крючком.
Уинди кивнула, словно говоря «Это и правда мило».
– Но Пикл, – я закончила, совершив полный круг, – безусловно, самая близкая моя компаньонка.
И действительно, на протяжении этого года Пикл была моей подругой. Моей злобной, раздражительной, уродливой дорогой подругой. Если бы она не притаскивалась, хромая, виляя лысым хвостом, устремив на меня глазки-бусины, каждую ночь ко мне в спальню, если бы не заставляла меня чувствовать себя такой виноватой, что я подхватывала ее и усаживала на кровать, у меня, наверное, случился бы нервный срыв от одиночества. Я ее спасла, но и она спасла меня. Несмотря на все ее изъяны и недостатки, Пикл – в нужном контексте, при удачных обстоятельствах, тихой ночью, когда тебе очень повезло, – на удивление умела любить.