Джордж взглянул на зажатый в руке пистолет. После службы он уже успел позабыть, каково это — смотреть, как люди умирают. Там, в Боснии, человек, разбивший голову о бровку тротуара, схватил Джорджа за руку и посмотрел ему в глаза так, словно между ними натянута некая нить и, пока он не моргнет, она не оборвется, благодаря чему босниец останется в мире живых.
Это чувство вернулось к Джорджу в тот момент, когда он начал стрелять здесь, в клинике, и первой убил владелицу. Он видел ее глаза, вдруг потускневшие, как догорающая свеча. А вторая женщина, в которую он выстрелил… ну, это был несчастный случай. Войдя в здание, ее он даже не заметил, не сводил взгляда со стойки регистрации и той, что сидела за ней. Но когда та женщина начала кричать, он был вынужден как-то заставить ее замолчать. Вынужден! Просто его тело среагировало быстрее, чем разум.
Джордж убеждал себя, что сделанное им ничем не отличается от того, что он делал в армии. На войне убивать — не преступление, а выполнение боевого задания. А ведь сегодня он сражался в рядах армии Господа. Ангелы же не всегда служили вестниками, одним мановением руки они были способны стереть с лица земли целый город. Иной раз насилие требовалось для того, чтобы напомнить падшим о могуществе Божьем.
Если бы люди время от времени не теряли милости Божией над собою, то они бы и не сознавали, насколько счастливы, когда милость эта простерта над ними.
И все-таки Джорджу подумалось: не мучаются ли порой бессонницей те ангелы, кому выпало стереть с лица земли Содом и Гоморру, и тот, кто уничтожил до последнего человека всю армию Сеннахериба. Интересно бы знать, не мерещатся ли этим ангелам на каждом шагу лики убиенных ими.
Когда он выстрелил в ту женщину, в приемной, она шагнула вперед, как будто приносила себя в жертву.
«Я это делаю ради тебя, — подумал он, мысленно произнося имя своей дочери, и, оторвавшись от стены, двинулся вперед. — Это я делаю ради тебя».
Когда Бет была маленькой, она разбрасывала по полу подушки с дивана и представляла, что вокруг бушует лава, а она перепрыгивает с островка на островок в этом кипящем мире. Теперь она стала старше, но окружающий мир по-прежнему кипел и бурлил от несправедливости, а Бет изо всех сил пыталась пробраться сквозь эту гремучую смесь.
За всю жизнь она не чувствовала себя такой одинокой, но виновата в этом была она сама.
Она не переставала удивляться тому, что оно — когда Бет заворачивала его в бумагу — было на ощупь таким легоньким и нежным, и впервые подумала об этом как о реальном существе.