Рен изогнулась на сиденье так, чтобы забросить ноги на приборную доску.
— Не нужно так делать, — автоматически отреагировала тетя Бекс, хотя трудно было представить, чем повредит этой старой колымаге, если на ней останется отпечаток кроссовок Рен. На заднем сиденье лежали разноцветные коврики, пустые ведерки, пыльные холсты, и все это пахло скипидаром.
— Ну, давай, — сказала Рен.
— Давать что?
— Давай, читай лекцию. Как ты это обычно говоришь… бесплатный завтрак никогда не бывает по-настоящему бесплатным.
— Не-а, — покачала головой Бекс. — К этому завтраку не добавлено никаких премудростей.
Рен выпрямилась и вскинула голову.
— Серьезно? — Тетя была единственным человеком, который, казалось, понимал, что, когда любишь, ничего нельзя расписать наперед, это словно прием у врача. — Тетя Бекс, — выпалила вдруг Рен, — а почему ты так и не вышла замуж?
Тетя пожала плечами.
— Уверена, ты хочешь услышать куда более романтическую историю, чем то, что было на самом деле. Не вышла я замуж, вот и все. — Она бросила взгляд на племянницу. — Я везу тебя сегодня туда вовсе не потому, что страдала от неразделенной любви. По мне, лучше уж ты будешь принимать противозачаточные таблетки, чем потом делать аборт.
Рен раскрыла пакет, вынула пончик и надкусила.
— Я уже говорила, что обожаю тебя?
Тетя вскинула бровь.
— За то, что я везу тебя в Центр, или за то, что купила пончики с шоколадом?
— А можно и за то, и за то? — засмеялась Рен.
Когда Оливия перед уходом из дому пошла поцеловать Пег, она нашла свою жену под раковиной на кухне: Пег пыталась поправить сливную трубу. Оливия минутку полюбовалась изгибом бедер Пег, ее полными грудями, колыхавшимися в такт движениям рук. Черт возьми, Оливия, может быть, и старовата уже, но ведь не мертвая же она! Пока.
— Отчего это мне так повезло? — промурлыкала она. — Жениться на слесаре. И весьма горячем к тому же.
— Ты женилась на инженере с талантами слесаря. — Пег выбралась из-под раковины. — И горячем к тому же.
Пег улыбнулась ей, и Оливии захотелось закрепить в памяти все мельчайшие детали их совместной жизни. В том числе и щербинку между зубами у Пег, и полосочку розового носка, который высовывался из кроссовок. Струйку апельсинового сока, растекшуюся по кухонному столу, и стойку перил на лестнице, каждую неделю выскакивающую из гнезда, сколько бы клея на нее ни изводили. Россыпь авторучек у телефона, брошенных, словно руны, — и ни в одной не осталось уже чернил. В обыденных вещах было столько поэзии, что хотелось плакать.
— А куда это ты собралась в такую рань? — полюбопытствовала Пег, снова ныряя под раковину.