– Всего только тринадцать?! – заорал Уайт. – Всего только тринадцать?! Боже милостивый! Может, сказать тебе, сколько это будет наличными? Или, может, сказать тебе, сколько это будет в тяжелой работе, времени и заботах?
– Я это знаю, папа.
– Он это знает! – Уайт тяжело дышал. – Да, ты у нас все знаешь. Что тебе ни скажи, ты все знаешь. Знаешь даже, как прикончить тринадцать голов первоклассного скота.
– Папа…
– Да что ты заладил «папа, папа»! – Уайт громко захлопнул тяжелый журнал. – Ты объясни просто и ясно, как вы умудрились такое сделать? Что это значит – «отравление раствором»? Ты что, поил их этим раствором? Или вдувал им в задницу?
– Раствор оказался слишком крепким, – сказал Шон.
– И почему это раствор оказался слишком крепким? Сколько ты его разбавлял?
Шон глубоко вздохнул:
– Четыре бочонка.
В кабинете повисла тишина.
– Сколько-сколько? – тихо переспросил Уайт.
– Четыре бочонка.
– Ты что, рехнулся? Совсем, что ли, спятил, черт бы тебя побрал?
– Я не думал, что им будет вредно.
Шон уже успел позабыть все слова из своей тщательно отрепетированной речи и теперь просто повторял то, что слышал от Гаррика.
– Было уже поздно, и нога у меня… – Шон запнулся, а Уайт изумленно уставился на него, и недоумение исчезло с его лица как не бывало.
– Гаррик! – сразу понял он.
– Нет! – крикнул Шон. – Это не он, это я сделал!
– Ты мне все врешь.
Уайт вышел из-за стола. В голосе его звучала уже новая нотка: он сыну не верил. И насколько Уайт помнил, такое случилось впервые. Гнев на сына вспыхнул еще сильнее. Он уже забыл про быков, теперь он разозлился на то, что сын ему лжет.
– Черт меня подери, я научу тебя говорить правду!
Он схватил со стола плетку.
– Не бей меня, папа. – Шон отступил назад.
Уайт поднял плетку и с размаху нанес удар. Плетка свистнула в воздухе, Шон увернулся, но кончик все-таки попал по плечу. Шон охнул от боли и поднял руку.
– Ты врешь мне, паршивец! – заорал Уайт и нанес удар сбоку, как косят пшеницу, и на этот раз удачно: плетка обвилась под поднятой рукой Шона вокруг спины.
Удар разрезал рубашку, как бритва, ткань упала и обнажила идущий вдоль ребер и по спине красный, распухающий на глазах рубец.
– А вот тебе еще!
Развернувшись всем телом, Уайт занес плетку, но тут вдруг понял, что сильно ошибся. Шон уже не держался за место, куда пришелся удар плетки; кулаки его низко опущенных рук были крепко сжаты. Кончики бровей торчали вверх, придавая лицу выражение сатанинской ярости. Лицо было бледно, губы раздвинулись, обнажив оскаленные зубы. Синие глаза потемнели, в них металось черное пламя – он решительно и твердо смотрел отцу прямо в глаза.