И вот теперь важнейшее сообщение. Счастливый шанс упускать было нельзя! Мартынову было двадцать шесть лет. Он был из тех, кто свято верил в идеалы партии и служил им беззаветно.
В декабре 1937 года его приговорят как врага народа к десяти годам концлагеря. Через пять лет он помрёт за колючей проволокой, ужаснувшись тому, во что превратились бредовые идеалы «светлого будущего».
А пока что у этого бесстрашного человека созрел боевой план. Он в соседнем кабинете сам себе оформил справку об освобождении, из сейфа вынул три казённых николаевских золотых червонца, поймал на Кузнецком Мосту извозчика и понёсся на Большую Пресню.
Трактир Асматьянца встретил гостя громкими разговорами гостей, стуком приборов, прокуренным кислым воздухом, лакеями в белых передниках, летавшими с подносами. В дальнем углу закусывала троица, у одного из них голова была замотана грязной тряпкой.
Мартынов, слегка пошатываясь, изображая пьяного, направился к троице, притворно низко поклонился:
— Господа хорошие, рюмашку позвольте для меня налить. Ик!
— С какой радости? — удивился Чёрный.
— Из Бутырки нынче выпустили. Я уж думал — прислонят жидовские сволочи к стенке, а они мне под задницу ногой: «Пошёл вон и не попадайся!» И на выходе даже не шмонали!
— За что тебя повязали? — Конёк подозрительно прищурил глаз.
— Да ни за что! Шёл по Никольской, сам, конечно, выпивши. Тут два легавых, тормозят: «Документы!» Дал легавым правильную ксиву. Стали мою ксиву ломать, вопросы задают, придираются к приметам, что в паспорте означены. Обозлили меня, обозвал их «мусорами и бездельниками»! Они меня повалили, ногами по ребрам побуцкали, деньги все выгребли и хотели отпустить. А тут как на грех «чёрный ворон» мимо фыркает. Они его тормознули и меня в него запаковали! Две недели держали, на допросы ни разу не выводили, а сегодня — праздник: «Пошёл вон!» И опять ногой, значит! Ну, нальёте, что ль?
Чёрный откинулся на спинку стула, поковырялся в зубах:
— А покажи-ка, друг сердечный, справку об освобождении! Или, скажешь, тебе её не дали?
— А как же без справки? — Мартынов изобразил удивление. — Нацарапали и печать приложили. На, смотри! — сунул бумагу Коньку.
Конёк прочитал вслух, вернул справку Мартынову и затем налил полстакана водки. Протянул гостю:
— Пей! Да падай на хвост, присаживайся, страдалец — в жопе палец, подвиньтесь, мужики.
Замечу, в воровской среде тогда и теперь не говорят «садись» — это считается неприличным: «Могут накаркать!» По бандитскому этикету следует сказать «присаживайся».
Мартынов с явным наслаждением выпил, закусил солёным огурцом и сказал: