— Папин сотрудник ехал на машине и попал в аварию.
— И папа уехал?
— Да, чтобы… забрать важные бумаги, которые тот человек увез с собой.
Улыбка у нее вышла такой же неубедительной, как и ложь. Я ушел в школу, сам не свой от тревоги. В голове проносились самые ужасные картины.
Александр сразу это заметил. Он, как обычно, был в своей высоченной шапке, кожаная отделка которой блестела на солнце. Никогда я не встречал человека, носившего что-то подобное.
Он хотел, чтобы я все ему рассказал, но я не мог. Стук шариков, которые он нарочно перебирал в кармане, искушая меня, не помог развязать мне язык. Он улыбнулся и прошептал на одном дыхании:
— Есть вещи, о которых мы не можем говорить, это то, что для нас священно.
Я подумал тогда, что молчание порой объединяет лучше любых слов.
В начале следующей перемены мальчишки, проходя мимо вешалки, стащили шапку Александра. Завладев добычей, они ринулись во двор, издавая воинственные индейские кличи. Александр, ошалевший так, словно с него сняли скальп, еле выдавил:
— Я знал, что это когда-нибудь случится!
Его странная шапка перелетала из рук в руки, словно мяч в регби, ее валяли в пыли, гоняли по двору, пиная ногами. Утомившись, мальчишки решили растоптать ее и таким образом с ней покончить.
— Погоди, — сказал я Александру, — смотри, что сейчас будет.
— Не надо, — прошептал он, пытаясь меня остановить.
Но я уже был далеко. Я почувствовал, как от меня отделяется некий невидимый человек, как по моим жилам растекается то, что есть во мне от Наполеона. Я с разбегу уложил троих, а остальные сочли, что лучше заняться чем-нибудь еще, кроме этой драной шапки. Вернее, того, что от нее осталось.
Александр разглядывал ее со слезами на глазах. Он вертел ее и так и сяк, пытался придать ей форму, но она превратилась в тряпку, а ее кричащие цвета скрылись под слоем пыли. У него дрожал подбородок. Он пожал плечами и сказал мне:
— Вот, возьми свои шарики, ты их заслужил. И больше никогда в них не играй.
— Может, пока оставишь их у себя?
Он улыбнулся, кивнул и показал мне разноцветные лохмотья, в которые превратилась его шапка.
— Видел? Остается только отнести ее на помойку.
— Нет! На рождественские каникулы мы поедем к бабушке на юг Франции. Я уверен, она сумеет ее починить. Дай сюда.
Он на миг заколебался, потом протянул мне шапку. По его глазам я понял, что она ему так же дорога, как мне — подаренные дедом шарики.
— Я уверен, что мама мне соврала. С Наполеоном что-то случилось.
* * *
На обратном пути из школы мы с Александром остановились у телефонной будки и набрали номер Наполеона. Никто не ответил, сигнал прозвучал раз двенадцать — и ничего.