Так началась последняя битва императора, неравная битва. Враг был неуловим. Он знал, где нанести удар, и бил точно в цель. В грудь, в голову, в сердце. Он знал болевые приемы, ошеломляющие, унизительные, владел ситуацией на всех участках, совершал обходные и обманные маневры, не давая Наполеону ни минуты передышки. Днем и ночью он преследовал моего императора, который переживал одно унижение за другим. Он падал на колено, но всегда поднимался. Один раз, два, десять раз. Противник оттачивал свою технику с начала времен. Он шел в наступление на тело, заставляя мышцы таять, атаковал разум, нанося урон памяти.
Это был монстр с горящими глазами, который действовал скрытно, морочил голову жертве, обольщая ее ложными надеждами, чтобы потом с наслаждением их разрушить, гиена, прятавшаяся в зарослях, чтобы без помех за нами наблюдать. И тогда мне казалось, что вернулся прежний Наполеон, которого я знал. Порой лицо его становилось спокойным, а речь — язвительной.
— Надеюсь, они не завтра меня депортируют? Может, поедем в боулинг, Коко?
— Это было бы здорово, мой император! — ответил я со слезами на глазах.
— Если здорово, то почему у тебя глаза на мокром месте? А, понятно, ты получил строгое предупреждение! Я угадал, Коко?
Его лицо выражало гнев — с лучиками смеха и нежности в уголках глаз.
— Даже мой главнокомандующий оставил меня! — проговорил он слабым голосом.
Я опустил голову. Отец попросил меня сообщить ему, если я обнаружу, что дома никого нет или что дед уехал на машине. Он нанял одну женщину: она приходила к деду на несколько часов в день. Дама эта была очень тихой, и Наполеон принимал ее попеременно то за Жозефину, то за аниматора из детского летнего лагеря, то за почтальоншу или мать почтальонши. Она была такой незаметной, что почти сливалась с расплывчатым рисунком на обоях в коридоре.
— Ну ладно, — сказал мне однажды дед, — признаю, у меня случаются небольшие сбои памяти, но зачем раздувать из этого целую историю? Кругосветку под парусом, наверное, мне не потянуть, это да, но все остальное… У мопеда ведь движок всего двести пятьдесят кубиков. У нас еще вся жизнь впереди.
— Просто империя будет поменьше, мой император.
— Да, вот именно, Коко. Какая разница, какого она размера, главное — править. Иди-ка сюда.
Армрестлинг. То, что раньше нас объединяло, теперь приводило меня в ужас. Я делал вид, будто скриплю зубами, сопротивляюсь, выбиваюсь из сил. Моя рука падала на стол. Верил ли он? Или только притворялся? Почему теперь победа вызывала у него лишь бледную улыбку?