— Понимаете, аккордеон некоторым действует на нервы, — осторожно заметил отец.
— Теперь им подавай поп-музыку и регги. Чтоб зажигать! Они теперь все требуют комнаты на двоих, постеры Боба Марли и хотят курить марихуану… Нет и еще раз нет. Ваш отец переходит все границы. Ведь это он — предводитель! Гуру! Лидер!
— Ну конечно, император! — пробормотал отец.
— Именно. Его товарищи так и зовут его императором. Или адмиралом в те дни, когда у них бассейн.
Последние страницы своей книги Наполеон заполнял огненными строчками. Меньше чем за месяц он внес в мирную жизнь “дома дружелюбного общения” дух мятежа, счастья, энергии, это было его наследие, о котором будут вспоминать еще много лет после того, как закончится его земной путь.
На следующий день после этого разговора отец, вняв настоятельной просьбе директрисы, решил провести с дедом разъяснительную беседу.
— В додме етом лишкомс номго равил, — обронил Наполеон, — а я не блюлю равила.
— Слишком много правил? — задохнулся отец. — А инструктор по плаванию, с которым ты так ужасно обошелся, тоже навязывал тебе слишком много правил?
— Я повзолил мня деоптирровать не ля того, тобыч в дове рабахтаться.
— Во-первых, повторяю: перестань говорить, что тебя депортировали. Во-вторых, плавание полезно для здоровья. Тебя заставляли делать упражнения для твоего же блага. Ты понимаешь? ДЛЯ ТВО-ЕГО БЛА-ГА!
Наполеон пожал плечами:
— То ты рикчишь? Я не лгухой.
— Я не кричу, а объясняю.
— Он дразражал ня всоими палеордовыми плавками.
— Да при чем здесь вообще эти леопардовые плавки, на кой они тебе сдались?
Лицо деда внезапно осветилось лукавой улыбкой. Он вытянул указательный палец, поманил отца к себе и стал что-то шептать ему на ухо. Отец внимательно слушал, потом в ужасе отпрянул:
— Что ты такое говоришь? Что у него малень… Слушай, папа, что ты несешь? Я и правда никогда тебя не пойму.
— Знаю. Мы ингокда ругд ругда не монипали. Охтя…
— Охтя, тьфу, хотя что? — спросил отец, поднявшись на цыпочки.
— Хотя ничего. Включи радио. Сейчас начнется “Игра на тысячу евро”.
Прозвучали три серебристых звоночка — сигнал к ежедневному перемирию. Динь-динь-динь.
На четверть часа все в жизни вернулось на свои места.
Письмо бабушки
Мой дорогой мальчик!
С тех пор как я получила твое последнее письмо, я вяжу без передышки, хотя у меня уже на пальцах пузыри, они блестят и горят как лампочки, хотя руки с лампочками — это опасно только для Клокло[6] (извини за глупую шутку, я сама иногда отключаюсь, как лампочка), я бы и ногами вязала, если бы это было возможно, днем, ночью, утром, вечером, я теперь только об этом и думаю, в тот день, когда Наполеон позовет меня и я смогу отдать ему свитер, ему хотя бы будет тепло в этой Венеции жизни, там ведь сыро до невозможности.