– Да.
– И?..
– Они все аккуратно вычистили.
Лонгстрит потянулся, провел рукой по своим длинным волосам стального цвета:
– Мы все равно пошлем туда бригаду криминалистов.
– Вряд ли они найдут что-нибудь большее, чем это.
Пендергаст извлек из кармана пластиковый пакетик с маленьким клочком бледно-голубой бумаги внутри и протянул Лонгстриту.
Лонгстрит взял пакетик:
– Интересно.
– Он попал в щелку между половыми досками у вентиляционной решетки, – пояснил Пендергаст, пока Лонгстрит крутил пакетик в руке. – Это обрывок кассового чека на ювелирное изделие – золотое кольцо с редким драгоценным камнем танзанитом. Я предполагаю, что это подарок Диогена Флавии в качестве вознаграждения за хорошо проделанную работу.
– Значит, если повезет, мы можем использовать эту ниточку, чтобы проследить сделанную покупку до Диогена, – сказал Лонгстрит. – Если бы только знать, где было куплено это кольцо. Жаль, что название магазина оторвано.
– Но мы знаем, что это за магазин. Этим цветом пользуется только одна компания – это их лицо, которое они предъявляют миру.
Лонгстрит снова посмотрел на обрывок чека. А потом на его лице появилась тихая торжествующая улыбка.
Диоген принес в библиотеку серебряное ведерко со льдом, бутылку шампанского и два бокала. Он поставил все это на приставной столик и обратился к Констанс, которая сидела за клавесином и лениво листала ноты.
– Ты не возражаешь, если я выпью бокал шампанского, пока ты будешь играть? – спросил он. – Если у тебя, конечно, есть настроение играть.
– Конечно, – ответила она, поворачиваясь к клавиатуре.
Диоген видел, какие ноты стоят на подставке: прелюдии из «L’Art de toucher»[35] Франсуа Куперена. Открыв бутылку, он наполнил бокал и опустился в кресло.
Он был озабочен, более чем озабочен. Этим утром Констанс поднялась в десять, что показалось ему довольно поздним подъемом, хотя, с другой стороны, некоторые люди спят очень долго. Вчера за обедом она ела очень мало, а сегодня почти не прикоснулась к великолепному завтраку, который он приготовил для нее. Прошло почти сорок восемь часов после внутривенного вливания, и эффект эликсира должен был уже проявиться, сильно проявиться. Конечно, такая жизнь была для Констанс в новинку, и следовало ожидать, что она должна пройти определенный период акклиматизации. То, что отмечал Диоген, вполне могло быть эмоциональными, а не физическими признаками. Возможно, у Констанс тоже закрадывались какие-то сомнения.
Одолеваемый этими мыслями, он услышал начальные звуки Первой прелюдии до мажор, неторопливые и величественные. С технической точки зрения эта музыка не была сложной. Пальцы Констанс перемещались по клавишам, и насыщенный низкий звук клавесина наполнял уютную комнату, но внезапно исполнение стало неуверенным, сбивчивым. Диоген поморщился, когда она взяла не ту ноту, потом еще одну… Констанс перестала играть.