Эхо разносило его умоляющий голос по тускло освещенному пространству куба.
– Если все это правда, – сказала Констанс, – если та жизнь и в самом деле осталась позади, если все эти предметы не более чем хроника прошлых деяний прежней жизни… то почему ты так быстро увековечил это? – Она показала на некролог.
Диоген перевел взгляд с нее на витрину. Мгновение спустя он опустил голову.
– Я так и думала. – Она развернулась, чтобы обойти его.
– Постой! – взволнованно сказал он, догнав ее у ведущей на мостки двери, которую она уже открыла. – Постой. Я тебе докажу… представлю самое убедительное доказательство. Я прямо сейчас приведу в действие взрывное устройство и взорву пластит. Превращу этот музей в кратер. Ты сама это увидишь с безопасного расстояния.
Констанс остановилась на мостках, глядя вниз на темную воду. Диоген снова заговорил у нее за спиной.
– Какое еще доказательство я могу тебе дать? – тихо спросил он.
Констанс долго смотрела на Диогена. Она видела капельки пота, выступившие на его лбу, отчаянную мольбу в его глазах, последнюю, слабую искорку надежды, похожую на единственный красный уголек погасшего костра.
Пора наступить на этот огонек.
– Доказательство? – спросила она. – Ты дал мне все необходимые доказательства твоей любви. – Последнее слово она насытила иронией. – Пожалуйста, устанавливай таймер. Я с удовольствием посмотрю, как все тут взлетит на воздух.
– Я сделаю это. Для тебя.
– Не убеждена, что ты сможешь вынести уничтожение дорогих для тебя воспоминаний. Теперь ты видишь, – прошептала она с притворной теплотой, – насколько хорошо мы понимаем друг друга? Это правда: мы похожи, очень похожи. Я понимаю тебя, а ты, Диоген, понимаешь меня.
Диоген побледнел. Она поняла, что он и в самом деле вспомнил, как говорил ей в точности эти слова в тот момент, когда соблазнял ее четыре года назад.
А потом она произнесла по-итальянски строчки стихотворения, которые он нашептывал ей в уши, укладывая на бархатные подушки дивана:
Ei s’immerge ne la notte,
Ei s’aderge in vèr’le stele…
[46]Когда Диоген услышал эти слова, его разноцветные глаза потеряли всякую окраску. Она загасила последнюю искорку надежды и ощутила метафорический хруст уголька под каблуком.
Его лицо начало меняться, черты постепенно исказились в жуткой гримасе веселья. Сухой, дробный, мрачный смех сорвался с его губ, он все продолжался и продолжался – как нечто шелестящее, захлебывающееся.
– Значит, этого не будет, – наконец произнес Диоген, отирая рот. – Я был обманут. Я, Диоген, был полностью облапошен. Похоже, я все еще в поисках честного мужчины или женщины, в зависимости от обстоятельств. Браво, Констанс! Какое представление! Твоя способность к жестокости превосходит даже мою. Ты оставила меня ни с чем. Ни с чем.