— Перебрался бы к родственникам. Наверняка есть к кому, — дальше пытался я разговорить деда.
— Ну, как же… внук у меня есть, Серёга. В Москве… жил. Теперь в Магадане. Не добраться мне туда, — упавшим голосом ответил дед.
— Так ты ему напиши там… позвони. Пусть он за тобой приедет и заберёт, — нашёл «неожиданный» выход Пуля.
— Ага! Щаз! Приедет… заберёт! В тюрьме он сидит, в Магадане то! Вот ты балбес, малой! — осерчал дед на Пулю, заставившего вспомнить то, что вспоминать совсем не хотелось.
Как же я жалел тогда, что диктофон «зарыт» в рюкзаке, тут такой материал… Одна надежда — память.
— А зовут тебя как, дедуль? — пробовал напроситься в родственники Пуля.
— Иван Василичем, как ещё… А ты можешь дедом Ваней, — поглаживая петуха, разрешил дед.
— А меня Юркой зовут, а его Владимиром Григорьевичем. Он писатель из самой Москвы, — представил нас Пуля.
— Исть хотите? — уже миролюбиво спросил дед.
Есть не хотелось, но для поддержания контакта мы с Пулей дружно мотнули головами. Дед встал, воткнул вилы у скамейки и махнул рукой, предлагая идти за ним. Мы зашли во двор полностью разваленного, когда-то добротного дома, и подошли к невысокому холму с дверью. Погреб, понял я. Вниз вели около десяти ступеней. Дед опустил на землю петуха и взял в руки керосиновую лампу, стоящую на полке при входе. Первым запрыгал вниз «петя», за ним дед с еле тлеющей лампой и мы. Только намного позже, вспоминая этот эпизод, я удивлялся, что мы с Пулей даже не вспомнили о собственной безопасности. Так было спокойно и умиротворённо рядом с этим хозяином петуха и сада с червивыми яблоками.
Для погреба помещение было довольно просторным, метров семь-восемь квадратных. Дед подкрутил посильнее фитиль, и мы увидели: стол, стоящий в центре помещения, накрытый красной скатертью, деревянную лежанку с матрасом и огромной подушкой, и крепкий, на толстенных ножках, табурет. В углу тумбочка с чайником, кастрюлями и сковородкой. А по всем стенам были развешены «могучие» полки, со стоящими на них: банками, баночками, коробками, паками, бочонками и другими объёмными, и не очень, ёмкостями. В помещении было сухо и, по-своему, комфортно.
— Ещё мой батя строил, — гордо пробасил хозяин, — вы, сидите, я сейчас.
Потом обернулся и строго сказал:
— За мной не ходить! И не подсматривать, а то голодными выгоню!
Дед вышел, мы сели. Под ногами по-хозяйски суетился напарник деда — последний петух этого хутора. Петруша что-то по-деловому загребал, долбал орлиным клювом по бетонному полу и косил на нас своим рыжим глазом, смешно наклоняя голову. Понятно было, что мы — под присмотром.