И лишь когда неожиданно и ненадолго наступила тишина, Натали отдыхала — разрешала себе поплакать, а после засыпала глубоким, живительным сном.
Так боролись в ней здоровье с нездоровьем, зато в сознании все чаще и чаще наступал покой.
Многое она здесь узнала.
О многом она здесь передумала.
О многом вспомнила.
…Сидели как-то с Игорем в гостях. Обильно накрытый стол, разговоры ни о чем, совсем немного танцев, чуть-чуть песен.
И вдруг она услышала тоскливый, грозный и отчаянно беспомощный львиный рык.
— Это в зоопарке, — объяснили ей, — тут рядом.
То ли обидели льва, то ли им овладели воспоминания — он рычал со звериной откровенностью и человеческой надеждой быть услышанным и понятым. Может, он ни разу в жизни и не был настоящим львом, может, он и родился-то в клетке, но в эту ночь ощутил себя львом и — удивился своей судьбе?
— Чего он разорался? — спросил Игорь, с наслаждением затягиваясь сигаретой (он все делал с наслаждением). — Глупо, правда? Помалкивал бы уж лучше. Царь зверей.
— И все же он царь зверей, — почему-то возразила Натали, — даже в клетке.
Игорь снисходительно усмехнулся (он всегда снисходительно усмехался, когда с чем-нибудь был не согласен) и проговорил:
— Каждому свое, Натусь. И лев, лишенный возможности быть львом, смешон и жалок. И тем он смешнее, чем больше хочет быть львом.
— Ты сам сказал: лишенный возможности. Значит, он не виноват в том, что он не лев?
— Пожалуйста, не надо философии.
В ту ночь Натали долго мерещился львиный рык, и было жаль льва. Игорь спал спокойно, и она подумала: что, если — закричать?
…Пусть во многом она и не права. Но в одном она права безусловно: она старалась жить так, чтобы, даже потерпев поражение от судьбы, сказать: «Я сделала все».
Ее прежняя жизнь сейчас казалась ей картиной, которую писали разные люди, и оттого на картине был беспорядок, состоящий из случайных деталей, главного — не было видно.
"И не надо, — твердила она себе. — Вот возьму и — не буду переживать. Ничего не буду переживать. Буду жить».
А — переживала.
Отец ее был бухгалтером, мать — хористкой в оперном театре.
Существовала Виолетта Яковлевна безалаберно, без всяких на то оснований считала себя красавицей и непризнанным талантом, часто пыталась испугать тихого, покорного мужа выспренними угрозами «уйти хоть куда, только бы не быть с таким под одной крышей» и еще чаще, выспреннее обвиняла его в том, что он «искалечил мою, блестяще начавшуюся жизнь».
Петр Евгеньевич был книголюб и коллекционер. Приходя домой с каким-нибудь новым приобретением, он только и ждал, чтобы остаться одному.