Жена могла говорить ему, что угодно, кричать, жестикулировать у самого его носа — он не обращал на это внимания.
Даже маленькая дочь не знала, как к нему подойти, и держалась от него в стороне, а когда подросла, то поняла, что это он сам держался в стороне от всех и не хотел, чтобы к нему подходили. Он даже физически занимал немного места — обычно сидел за своим столиком в углу, поджав ноги. Спиной ко всем.
В начале войны театр перевели из областного города в небольшой районный центр, чтобы освободить место для эвакуированного крупного театра.
А через несколько дней после переезда провожали в армию Петра Евгеньевича. Он уходил на фронт добровольцем.
Виолетта Яковлевна раскричалась. Он ответил:
— Сейчас подло думать о своей шкуре. Отечество в опасности.
— Но там от тебя будет меньше пользы, чем…
— Молчи. Ты ничего не понимаешь.
Впервые он оборвал ее, и она даже испугалась.
Всегда он носил мешковатые костюмы, а тут, в военной форме по росту, Петр Евгеньевич оказался неожиданно стройным, высоким.
Перепуганная на вокзале шумом, гамом, духовым оркестром, Натали разревелась. Отец больно обнял ее, и она заплакала еще громче.
— Не забывай меня! — кричала Виолетта Яковлевна. — Помни, что я не переживу твоей гибели!
И вот, когда подступили настоящие беды, когда для того, чтобы выжить, потребовалось мужество, она словно сбросила с себя привычный театральный костюм, стерла грим и стала добрым, понимающим свое назначение человеком.
Жили они с дочерью в маленькой комнатушке, голодали, мерзли, болели, а — хорошо жили. Виолетта Яковлевна, не умевшая раньше толком пришить пуговицу, сейчас шила Госпитальное белье, организовывала шефские концерты, руководила хором на бумажном комбинате, в свободное время, то есть ночами, ходила в соседние деревни обменивать вещи на продукты.
С особенным удовлетворением она ощущала себя верной женой воина.
А он, воин, надолго затерялся, от него не было ни одного письма.
И сразу — похоронная.
— Вот и кончилась моя жизнь, — сказала Виолетта Яковлевна. — Если бы кто-нибудь знал, как я ужасно страдаю!
— Я тоже, — сказала Натали и подумала, что незачем знать другим, как ты страдаешь.
— Боже!
— Но ты же не веришь в бога.
— Глупая, так говорят, когда очень переживают.
— Боже, — сказала Натали.
На какое-то время Виолетта Яковлевна постарела, осунулась, замкнулась и — обленилась. Все по дому делала Натали.
Но когда после войны театр вернулся в областной центр и они въехали в свою прежнюю квартиру, Виолетта Яковлевна за короткий срок приоделась, помолодела и — вышла замуж.
Отчим — толстенький, низенький, начинающий лысеть тенор из филармонии — поразил Натали тем, что сам ходил на рынок и по магазинам, часто сам готовил обеды и брился только перед концертами.