* * *
Хейден с точностью немецкого поезда придерживался своего двухлетнего плана. Через год, в течение которого мы строили мой бренд, делали меня заметной, превращали в продукт, мы выпустили первый сингл и удалили из «Саундклауда» почти все предыдущие работы. «Пусть твои фанаты привыкнут платить за молоко», – сказал Хейден.
Некоторые фанаты воспротивились, обвинили меня в предательстве. Кто-то даже спросил, что случилось с Сабриной. «Твоя сестра умерла?» – писали они. Но эти комментарии остались в меньшинстве, поскольку у меня появилось много новых фанатов, которые никогда не слышали о Сабрине.
Мне сказали, я талантлива, потому что у меня есть голос. На самом же деле это был голос Хейдена. За всем стоял он. Мой лук, мой хук, мой звук. Все это диктовал он. Когда пришло время записывать альбом, он нанял команду авторов песен, чтобы создать, по его словам, меланхоличный, атмосферный и – без какой-либо иронии – сокровенный альбом. Нанял режиссера, чтобы тот снял несколько клипов закрепить бренд. «Люди хотят видеть настоящую тебя, – сказал он. – И мы им это покажем».
Он представил мне список песен, которые решил записать. Двенадцать из них были написаны его командой. Но тринадцатой шла моя песня. «Маленькое белое платье».
– Спой мне песню, которая это докажет, – скомандовал Хейден, когда я в тот роковой день закрыла за собой дверь его офиса. Сабрина только что спела «Tschay Hailu» и по возвращении не смотрела мне в глаза, рассеивая любые сомнения.
– Докажет что? – спросила я.
– Что мне нужна только ты, – ответил он.
Это был первый и единственный раз, когда я пела ему «Маленькое белое платье».
– «Маленькое белое платье»? – спросила я Хейдена два года спустя, глядя на список песен. – Как я могу ее записать?
– Как ты можешь ее не записать?
И от его пристального взгляда мне захотелось поежиться. Он не знал историю этой песни, только видел, как я пела ее, захлебываясь слезами и думая, что если Сабрина меня предала, то и я предам ее в ответ. Хейден заметил в моей руке окровавленный кинжал? Или это он дал мне его?
– Конечно, ее нужно переписать, – добавил Хейден, забирая список. – Но мне очень нравится эта песня.
* * *
Когда его команда закончила работу, песня радикально отличалась от оригинала. Вокал и ударные заполнились плавной минусовкой. Слова переписали, превратив ее в гневную песню о любви. Амхарские строчки убрали. Но ДНК песни сохранилось. Мелодия была моей. Как и стоящая за ней история – к лучшему или к худшему.
Мы записывались три недели в свою очередь, по расписанию. День начинался как обычно. Я просыпалась в восемь, занималась йогой, ела легкий, согласованный диетологом завтрак, пила травяной чай (никакого кофе в день записи, потому что он – раздражитель, хотя иногда Хейден давал мне в качестве компенсации таблетку кофеина). Полоскала горло пищевой содой. Смущенно распевалась на заднем сиденье присланной Хейденом машины.