— Это мой сюрприз, — сказала она почти заискивающе.
Но Гена ничего не слышал, видя только себя, приосанившегося в стекле витрины.
Тогда Юна стала отступать. Толпа оттеснила их друг от друга. Издалека Юна увидела, как, посмотрев вокруг и не отыскав ее взглядом, Гена спокойно пошел дальше.
Фрося в тот же день заметила пропажу денег. Надо было принести в больницу свидетельство об окончании курсов медсестер. И она, открыв футляр патефона, увидела, что большей части денег нет на месте. Подозревать соседей в краже она не могла, а чужие люди к ним не заходили…
«Зачем Юне понадобились деньги? Надо спросить. Нет, лучше подожду, когда сама скажет», — подумала Фрося.
Но так было угодно судьбе, что вскоре Фросе потребовалась копия ордера на комнату. Отпечатать копию могла Симкина мать. Фрося поручила Юне пойти к ним, попросить об услуге. Юне идти не хотелось — из-за Симки. Она всегда обходила его стороной — считала стилягой. Про таких часто передавали в радиоспектаклях, да и на улицах на стиляг оглядывались с презрением. Но отказать Фросе Юна не могла.
— А, Юночка, проходи, — проговорила соседка, открывая дверь. — Лизы дома нет, один Симка с друзьями. Слышь, шум какой?
Из комнаты выскочил Симка. Узнав, зачем она пришла, сказал небрежно:
— Оставь бумаженцию. Мама отпечатает. Завтра зайдешь.
Тут в приоткрытую дверь Юна увидела Гену! Он привлек к себе темноволосую девушку и что-то нашептывал ей на ухо. Та улыбалась и льнула к нему.
Юна, видно, переменилась в лице, потому что Симка, проследив за ее взглядом, удивленно спросил:
— Ты что, знаешь Геннадия?
— Тебе-то что за дело?! — Юна бросилась бежать.
Домой Юна влетела осунувшаяся, губы у нее дрожали. Она бросилась к Фросе на шею, рыдания сотрясали ее.
— Он… целовался… с ней… целовался…
Тогда-то Фрося и заговорила с Юной о любви, озаряющей жизнь, когда и смерть не страшна, потому что даже смерть любимого не гасит воспоминаний о нем. Фрося поднялась, открыла тумбу стола, вытащила патефон. Юне показалось, что удары ее сердца слышны не только в комнате, а во всем подвале.
— Ма-ма, — тихо позвала она.
— Чево, доча? — от своего «чево» Фрося так и не избавилась.
— Ма-ма, — Юна, задрожав всем телом, вновь разрыдалась, — я… я… деньги… на… костюм… ему украла… — больше сказать она ничего не могла. С ней началась истерика. Видно, кража денег, так долго ею скрываемая, и обманутая любовь вызвали такую реакцию.
А Фрося была невозмутима.
— Слышишь, успокойся, — она налила в стакан воды и стала по глоточку поить Юну. — Насчет денег я знала… Возьмем у Рождественской.