Много времени спустя, вспоминая этот случай, Юна задавалась вопросом: если бы вдруг Фрося не полезла в патефон, созналась бы она, Юна, в краже? Или Фросе самой все-таки пришлось бы спросить о пропаже? Ответить себе Юна не могла. Но тогда она искренне верила, что сумеет искупить свою вину и возместить урон.
— Я пойду работать, — всхлипывая, говорила Юна.
— Нет, не пойдешь. Тетя Женя сказала, что покажет тебя в Гнесинском училище, там у нее подруга работает. Не поступишь — тогда видно будет.
Фрося вынула патефон, стала искать что-то.
— Ради любви чево не сделаешь! Не только костюм купишь… Только не надо, чтобы во зло другим твоя любовь шла, — говорила она, роясь в бумагах.
— А почему ты не вышла замуж? Даже ухажеров я у тебя никогда не видела, — ни с того ни с сего вдруг спросила Юна, успокаиваясь.
— У меня их и не было, — ответила Фрося. — Как-то один больной предложение сделал. Конечно, возможно, к нему и притерпелась бы. Да не могла я Василька предать, он как бы и отцом тебе уже стал. К тому же одной мне, без тебя, предложение-то он сделал.
Может, именно тогда Юна почувствовала, что она вроде звена в цепи, связующего прошлую Фросину жизнь с настоящей. Фрося, взявшая на себя добровольные обязательства перед прошлым, не могла забыть этого прошлого, отступиться от него. Поэтому, видно, и сосредоточилась вся ее жизнь на Юне. Чего она сама от жизни не получила — внимания, ласки, заботы, — Фрося старалась дать ребенку за мать и за отца. И если кому-то и казалось, что обделяла она свою жизнь, ограничивая себя в земных радостях, то это не так — радость у нее была: Юна.
— Только Пане про деньги не говори, ладно, мам?.. — попросила Юна. Она отчетливо представила себе, как дворничиха может ее обругать словом «сволочь».
— Наконец-то нашла, — Фрося вытащила из патефона вчетверо сложенный пожелтевший листок ученической тетради. — Когда мы только в Москву приехали, Евгения Петровна книжку дала мне. Там стихи были. Кто написал — не помню, не наш писатель. А стихи очень хорошие. Один я себе на память переписала. Послушай, какой.
Когда в раздоре с миром и судьбой,
Припомнив годы, полные невзгод,
Тревожу я бесплодною мольбой
Глухой и равнодушный небосвод
И, жалуясь на горестный удел,
Готов меняться жребием своим
С тем, кто в искусстве больше преуспел,
Богат надеждой и людьми любим, —
Тогда, внезапно вспомнив о тебе,
Я малодушье жалкое кляну,
И жаворонком, вопреки судьбе,
Моя душа несется в вышину.
С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней.
Фрося умолкла, потом еще раз перечитала последнюю строку.