Дедушка Либен подкрутил усы и вихрем закружился по комнате. Загорелась старческая кровь, жилы надулись, лицо стало красным как рак, пот полил градом. Дедушка Либен помолодел по крайней мере лет на тридцать.
Полюбуйтесь, как он вертится на одной ноге и приседает, покрикивая: «Ха-ха-ха! Хай-де-де-де! Ицу-цу-цу!»
Дедушка Либен исполнял старинный посадник со всеми его археологическими подробностями.
— Ты устал, сват. Отдохни немножко, — сказал Хаджи Генчо.
— Что ты, Хаджи! Я только начинаю.
— Ну и молодчина дедушка Либен! Просто юнак из юнаков! — воскликнул копривштицкий торговец ситцем Петко Габа. — Пляшет лучше всякой самодивы.
— Больше не могу, — промолвил Хаджи Генчо, высунув язык.
— Садись, коли так, отдохни, Хаджи, а я попляшу с этим вот сопляком, который смеется над стариками: говорит, что они не выдержат, упадут. Вставай, молокосос, пляши с дедом Либеном, — обратился дедушка Либен к парню с черненькими усиками.
Он плясал до тех пор, пока бабушка Либеница не подошла к нему и не сказала:
— Довольно, Либен. Теперь девушки поплясать хотят. Надо на них посмотреть.
— Ну, довольно так довольно! Пляшите, девушки, пляшите себе на здоровье! — сказал он девицам, почему-то погрозив им пальцем.
Девушки, женщины, парни, даже старики высыпали на двор, стали полукругом и пустились в пляс. Посаженая мать вывела во двор невесту, и та, поклонившись сватам, присоединилась к хороводу. Когда сваты развеселились, пошли плясать и бабушка Либеница с Хаджи Генчовицей.
У дома Хаджи Генчо собрался весь околоток, если только не все село — посмотреть на хоровод: кто залез на забор, кто на деревья и крыши; старухи, девчонки, мальчишки прильнули к щелям в заборе. Старухи глядели так, как кошка глядит на чирикающих на плетне воробьев, заранее облизываясь при мысли о добыче, которая рано или поздно достанется им.
Лила и Павлин сияли от счастья. Их родители и родственники тоже веселились от всего сердца. Да сказать по правде, счастливы были все участники торжества: на хорошеньких лицах девушек, раскрасневшихся лицах мужчин и женщин, морщинистых лицах дядюшек, бабушек, тетушек, свояков и своячениц была написана радость.
Досыта наплясавшись, все выпили еще по одной и всем скопом отправились в дом дедушки Либена. Шествие двигалось по улицам под пенье цыган:
Гей, Иванчо, житель белоградский!
Оглянись: твой Белоград пылает.
«Пусть горит, пускай навеки сгинет!
В Белограде жил я три годочка.
В первый год коня там заработал,
На второй ружье себе добыл я,
Третий прожил ради милой сердцу
И послал к родным девицу сватать.