— Ну, что? Согрелся, наконец?
Вместо ответа Андрей крепко прижал ее к себе.
Последующие насколько дней Андрей провел, как во сне. Ласковая хозяйка, вкусная еда и сон. Много сна. Озноб больше не возвращался к нему, да и рана на голове беспокоила все меньше и меньше.
В одну из ночей Андрей проснулся оттого, что в постели вдруг стало холодно. Он открыл глаза и увидел Жозефину сидящей на табурете перед маленьким зеркалом. По сторонам зеркала горели свечи. Глядя в зеркало, Жозефина что-то раскладывала перед ним, произнося при этом какие-то слова.
— Колдует, что ли? — подумал Андрей, но тут же догадался: гадает на картах.
Андрей уснул, а утром от веселости Жозефины не осталось и следа.
— Уйдешь ты от меня скоро, — произнесла она, глядя, как Андрей, сидя в постели, уплетает принесенный ею завтрак, — а лучше бы остался. Карты говорят, что здесь тебе на роду написана долгая жизнь. Старовата я для тебя. Но это ничего. Лет через пять дочка подрастет, выдам ее за тебя, деток нарожаете, а я нянчить буду. Пока же со мной перебьешься, не соскучишься. Мужик мне позарез нужен. По хозяйству, да и так, тоже.
— Карты говорят, — продолжала она, — если от меня уйдешь, то сгинешь скоро. Сабля и пуля тебя не возьмут, а вот воды и холода тебе бояться надо. Да, что я такое говорю!
На глазах у Жозефины появились слезы. Она схватила поднос с пустыми тарелками и убежала на кухню.
Остаться здесь навсегда. Такая мысль Андрею в голову не приходила, как не было у него в эти дни и мысли, чтобы уйти отсюда. Как же такое могло случиться! Он, человек долга, заложник чести, выполняющий свою миссию, вдруг, забыл обо всем на свете, и при этом счастлив безмерно! Как такое могло с ним случиться? Объяснить такое можно было только хорошим ударом по голове, ничем другим.
Удар этот, однако, показал, что есть или вполне возможна другая линия жизни. Вот такая, тихая, незаметная. Жена, дети, скотина, хозяйство. Изо дня в день одно и то же. И чем это плохо?
Сам себе, а кому еще надо было отвечать на этот вопрос, Андрей объяснил все это примерно так. В жизни много путей. Не один и не два, а гораздо больше. Наверное, под давлением обстоятельств, можно перейти с одного пути на другой. Вот стал бы он после удара по голове калекой, хочешь не хочешь, остался бы здесь навсегда, если бы его в таком виде взяли. Но по своей воле сойти с намеченного пути, имея обязательства перед тем же Симоном, что ждет его в Париже, перед Закревским, Барклаем-де-Толли, наконец, перед собственным отцом! Ну, нет, увольте!
Вечером, когда Жозефина, выпроводив посетителей, пришла к нему, он сказал: