— Прости меня, неблагодарного. Постарайся понять, я солдат и должен упокоиться в своей могиле, где бы она ни была. Помнить тебя буду, пока жив.
Утром, когда Жозефина прихорашивалась перед зеркалом, Андрей достал из под матраса свой пояс с золотыми монетами. Высыпал их на простыню и поделил на три части. Одну часть положил обратно, а две отдал Жозефине, сказав:
— Это тебе и дочке. А мне добудь сапоги и куртку.
Деньги это были большие, а по здешним понятиям просто огромные. Купить на них можно было несколько таких заведений, как эта харчевня.
Ушел Андрей из гостеприимного местечка ранним утром. И Жозефина держалась молодцом. Не омрачила слезами прощание. Молча поцеловала Андрея по-матерински в лобик, сотворила крестное знамение и ушла с крыльца, чтобы отреветься вволю, пока дочь еще спит.
В общем, дальней дорогой Андрей хорошо познакомился с крестьянским бытом. Жили здесь небогато, очень даже небогато, но все же лучше, чем дома, в России. Курных изб не встречалось. В маленьких окнах изб блестели стекла, а не слюда или бычьи пузыри. Да и народ зимой работал не меньше, чем летом. Кто-то прял, кто-то ткал, пилили бревна на доски, делали кирпичи, много чего. Оттого, наверное, и жили чуть получше.
Андрей знал, что его отец в своих имениях пытался учить крестьян разным ремеслам. Знал, что пытался, и знал, что не получилось у него. А вот почему, это он как-то пропустил мимо ушей. Неинтересно тогда было. Сейчас бы послушал. Но отец был далеко, и когда он его увидит, пока неизвестно. Да и увидятся ли они когда-нибудь вообще? Тоже никто не знает.
Начинало уже темнеть, когда Андрей вошел в северные ворота Парижа и сразу направился в условное место, маленький кабачок, где три раза в неделю, как раз вечером, Симон должен был искать встречи с ним. Дни не были оговорены, чтобы в кабачке все считали его посещения случайными. Так что сегодня могли и не встретиться.
В кабачке было совсем мало посетителей. В углу несколько человек играли в карты, похоже, даже не на деньги, а на щелчки в лоб или по носу. Оттуда часто разносились взрывы веселого смеха. Еще несколько человек жадно ели, сидя каждый за своим столиком. В другом углу за столиком уютно дремал Симон. Около него стояли стакан и бутылка вина. Картина для кабачка обычная.
Трактирщик принес большую тарелку с мясом, корзинку с хлебом и бутылку красного вина. Андрей набросился на еду. По кабацкому этикету каждый посетитель мог без церемоний подсесть к чужому столу, чтобы поговорить. Но только когда за столом уже кончили трапезу. Вот когда человек уже наелся, сидит себе, начинает потягивать вино, он становится готовым к общению. Бывает, конечно, что и после еды кто-то хочет побыть один, подумать о чем-то своем. Подошедший должен это понять и тихо удалиться.