Отец никак не мог подобрать сыну преподавателя истории. Беседовал с одним, другим, третьим — все не то. Сам взялся за дело. Перечитал книги по древней истории, по которым учили его самого, начал рассказывать сыну. Тот слушал с интересом, запоминал хорошо. История древнего Рима, древней Греции были описаны замечательно и во многих книгах. А вот с историей России, как ни старался отец, ничего хорошего не вышло. Краткие описания царствий, вот и вся история страны. Да и то с ошибками, знающему человеку заметными.
Действительно, на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков на русском языке читать было нечего. Вся русская литература того времени могла уместиться на одной полке, а среди не более чем десятка ее авторов возвышались имена Екатерины II и Михаила Ломоносова. Бесспорно, люди великие, но писательство для них было не более чем побочным занятием. Впрочем, не совсем так. Ломоносов внес огромный вклад в русскую словесность. Им был создан первый в стране учебник грамматики, по которому потом на протяжении более пятидесяти лет учились писать дети и взрослые.
В предисловии к своему учебнику Ломоносов написал бурную хвалу русскому языку, утверждая, что он лучше и богаче многих других европейских языков. Наверное, он знал, что говорил, но относились его слова скорее к разговорной речи. Письменная же речь в то время была тяжеловесной и неповоротливой. Это был язык победных реляций, язык од и восхвалений. На нем нельзя было написать ничего похожего на трагедии Шекспира, Дон Кихота Сервантеса или путешествий Гулливера Свифта. Все это, как и многое другое, читалось образованными людьми на французском и английском языках, реже — на латыни.
И все же будущее всегда рождается в прошлом. Вслед за Ломоносовым огромный вклад в русскую словесность внес Николай Карамзин. Он впервые использовал для написания литературного произведения сложившийся к концу восемнадцатого века разговорный русский язык, язык образованной публики. Его «Записки русского путешественника», а вслед за ними повесть «Бедная Лиза» были, вероятно, первыми литературными опытами такого рода. Кажется, именно эти два великих человека и положили начала русской литературы, ставшей в девятнадцатом веке в один ряд с европейской.
Но когда Иван Николаевич думал об образовании сына, Карамзин еще не написал труд своей жизни «История государства Российского». Так что про раскол Андрей рассказывал Федьке со слов отца, считавшего это событие печальной страницей в истории православия, да и Руси тоже. Винил он в нем, прежде, всего патриарха Никона и тогдашнего царя Алексея Михайловича. Первого за то, что хотел поставить церковь выше государства. Не в традициях христианства это. Второго же, за то, что не сумел противостоять патриарху, допустил раскол и сам начал преследования староверов.