Он шагает прямо к ним. Звук каждого из его шагов гулко уходит вниз, в темную воду реки – тук, тук, тук. Он останавливается ровно на середине, перед разделительной полосой грязно-белого цвета.
– Нет уж, – цедит Клеменс. – С тебя хватит и моего общества.
Ее сердце так громко бьется в груди, что с каждым ударом Клеменс чувствует, как истончается, трескается ее грудная клетка, и Теодор тоже чувствует это и потому стискивает ее ладонь своей.
– Жестоко, – отвечает Персиваль, склоняя голову. – Ты еще не знаешь, как утомительна бывает вечность, проведенная в одиночестве. Верно, Теодор? – Он переводит взгляд на Атласа, и его тонкие губы искривляются широкой ломаной дугой. – Давно не виделись.
– Ты испортил мне рубашку, – парирует тот, и в клубке хаотичных рваных мыслей Клеменс появляется еще одна. Они знакомы? Как давно? Что их связывает? Но Теодор настойчиво отталкивает ее за спину, и думать о большем она уже не способна.
– Упс, – деланно раскаивается блондин и тут же сбрасывает с лица всякий намек на эмоции. – Спасибо, что привел моего мальчика.
Позади Клеменс раздается сдавленный стон. Она дергается, чтобы поймать Шона за руку, успокоить, вернуть ему уверенность. Она не бросит его этому психу, она решила. Того трясет.
– Ты его не получишь, – шипит Клеменс еле слышно, повторяет это себе, но Персиваль ловит ее слова, точно паук – едва заметное дрожание паутины.
– О, – удивляется он. – Значит, ты нашла решение? Сможешь его спасти?
Клеменс рвано вздыхает. Бессилие заполняет каждую клеточку ее тела, проникает в сердце и расползается от него по кровеносным сосудам все дальше; Персиваль чувствует это и улыбается.
– Нет, как я понимаю. Ну что ж, у тебя было время. Оно вышло. – Он медленно поднимает руку, указывает ею в их сторону. Поворачивает ладонь вверх в приглашающем жесте. – Пойдем, Шон Байерс.
– Нет, – шепчет Клеменс. – Нет-нет-нет, Шон!..
Она оборачивается, когда рука ее ловит пустоту – сглотнув, Шон тянется к ждущему его Персивалю и, будто во сне, делает шаг вперед.
– Ты не должен, – звонко говорит Клеменс, голос ее ломается и вот-вот опрокинется в слезы. – Шон, пожалуйста!
Она знает, что ей нужно избавиться от эмоций, выровнять голос, пожелать остановить это безумие, похожее больше на фокусы Гарри Поттера, на что-то сюрреалистичное, нелогичное, неправильное, но на ее глазах бледный подросток с пустым взглядом подходит к блондину и встает под его крыло. Как марионетка. Безвольная кукла. Раб.
Клеменс дергается к нему – ее останавливает крепкая рука Теодора. Он хватает ее за плечи, тянет назад, и ей приходится рваться, бороться за свою свободу еще и с Атласом. Весь чертов мир сужается, сжимается перед ее глазами в руках одного человека.