— Это ужасно! — выпалил он с порога, ни с кем не поздоровавшись. — Как же это так!?
— Присаживайтесь, Леонтий Карлович, указал ему на свободный стул Збруев.
Дробинский нервной походкой дошел до стула и сел. Его трясло. Руки, которые он положил на стол, ходили ходуном, а воспаленные глаза испуганно бегали, не в силах задержаться хоть на секунду на каком-нибудь объекте.
Да, если им поставили не мат, то шах уж точно. Их провели как детей. Когда в МНБ поступила информация о жестокой расправе над главным редактором «Национал-коммунистических вестей», она вызвала самый настоящий шок. Выходит, что группировка, называвшая себя «волки», говоря простым языком, развела всю систему государственной безопасности, уведя ее по ложному следу, заставив поверить, что объектом террора будет Дробинский…
— Только что звонил Сам, — как-то вяло сообщил Збруев. — Через час состоится расширенное заседание органов безопасности.
Генерал грустно посмотрел на присутствующих. И все прекрасно понимали причину этой грусти в глазах Збруева — с этого совещания он мог уже не вернуться. Реальная опасность нависла и над Днёвым. Относительно защищена была лишь Мишина, которая лишь днем была подключена к работе.
— Кто бы это не делал — мы их найдем, — тихо сказал Днёв. — Вопрос времени. Павел Семенович, мне сейчас необходимо выехать на место преступления — я ведь, собственно, здесь дожидался только вашего приезда… Если разрешите…
— Да-да, Боря, конечно. Вы с Ладой сейчас должны быть там. А мы еще немного побеседуем с товарищем Дробинским.
Теплая летняя ночь располагала совсем к иным размышлениям и делам, нежели обдумывание состава преступления и осмотр трупов. Так думал Днёв по дороге от подъезда да машины. Лада шла чуть позади и молчала. Подполковник заметил, что она вообще не склонна к разговорам, а если и горит, то лишь по делу и таким деловым тоном, что собеседнику постоянно кажется, будто он в чем-то перед ней глубоко виноват.
Добрались быстро. Место расстрела было огорожено, а вокруг стояло оцепление из народной милиции. Днёв с Мишиной поздоровались с каким-то милицейским полковником, который тут же начал раскланиваться перед ними и заверять, что ничего не трогал, дожидаясь их приезда. Днёв, как и многие в МНБ, с тоской смотрел на подобного рода расшаркивания, которые стали в последние годы общим местом. Он понимал, что для милицейских чинов это крайне унизительная процедура, но понимал и то, что по-другому многие из них вести себя больше не могут: народная милиция целиком и полностью находилась под контролем МНБ, а все ее высшее руководство назначалось только с согласия руководства Министерства национальной безопасности.