Во время первой волны кризиса временно возник новый неолиберальный консенсус. Когда власти США начали принимать меры по спасению банков им, как и элитам ЕС, оказалась необходима поддержка стран БРИКС: лидеры полупериферии должны были декларировать приверженность принципам «Вашингтонского консенсуса» и быть готовыми взаимодействовать с членами G7 в борьбе с проявлениями глобального кризиса. Для этого была активизирована «Большая двадцатка». Перефразируя президента США Ричарда Никсона, в начале кризисной эпохи 1970-х гг. сказавшего, что все теперь кейнсианцы, лидеры G20 могли сказать: «Мы все теперь неолибералы». Проблема, как и в случае Никсона, состояла в том, что в таком состоянии невозможно было остаться надолго.
«Двадцатка» выполнила свои задачи. Рост в экономиках БРИКС был возобновлен, что даже больше, чем меры ФРС, способствовало успокоению. В 2013 году на саммите G20 в Санкт-Петербурге представителями стран БРИКС произносились ритуальные клятвы в верности «свободной торговле» и «светлому пути» глобализации, как этого требовали от них в Вашингтоне. Однако в 2015—2017 гг. уже наступал протекционизм; в начале 2016 г. США установили заградительные пошлины на китайскую сталь, а новый президент Трамп провозгласил необходимость фронтальной торговой войны с Поднебесной>[91]. Таким образом, ВТО явно оказалась в кризисе, который ярче всего открывала «война санкций» Запада против России.
Так пал идол неограниченной торговли, якобы навечно избавленной от помех политики. Однако немало государств (включая Китай) сохраняли заинтересованность в либеральном режиме мировой торговли, поскольку протекционизм в других странах грозил обрушить экономику КНР. По итогам второй волны кризиса она почти остановила рост; власти дали понять, что ВВП страны будет в ближайшие годы увеличиваться за счет сферы услуг. В реальности также за счет изменения методики его подсчета. Одновременно власти показали, что делают ставку на роботов в индустрии и отказ от устаревшей техники, в том числе автомобилей с двигателями внутреннего сгорания.
Завершение второй волны кризиса не привело к оживлению, подобному тому, что последовало во многих странах после первой волны. Рухнул консенсус «Большой двадцатки», а противоречие между корпоративными центрами в мире резко обострились. США и ЕС отказались от диалога с элитами стран-лидеров полупериферии капитализма, Бразилии (где в ходе заговора было отстранено от власти правительство), России и Китая. Евросоюз поставил перед собой задачу форсированной экспансии на Восток, а США попытались создать два блока зависимых экономик — Транстихоокеанское и Трансатлантическое партнерства. Евросоюз переиграл Россию на Украине и получил ее в свою экономическую орбиту, что не стало основой для роста его экономики, но поддержало ее в прежнем виде. США не добились от ЕС согласия войти в Трансатлантический торговый блок. Зато Великобритания начала выход из ЕС; это создало угрозу выхода из ЕС и Франции, а затем и других стран на Старом континенте. Однако этот сценарий не смог реализоваться: Германия удержала соседа в сфере своего влияния, а британские консерванты даже не попытались этому помешать. Этим они лишь ослабили свои позиции, выпрашивая у ФРГ торговых послаблений в случае выхода страны из ЕС и опасаясь этого выхода, грозившего потерей многих международных финансовых и торговых позиций. Ситуация обострилась в 2019 г. Метания британских политиков сорвали соглашение о мягком выходе страны из ЕС. В результате большой бизнес получил подтверждение перспективы дальнейшего ослабления Великобритании как финансового центра.