Мол, если падет один, падут все.
Последнюю фразу он повторяет особенно часто.
Мы с Манчи как можно тише проходим мимо ворот церкви. Изнутри доносится молитвенный Шум – это особая разновидность, с багровым оттенком, как будто мужчины им кровоточат, и хотя молятся они всегда об одном и том же, багровая кровь все течет и течет. Помоги, спаси, прости, помоги, спаси, прости, забери нас отсюда, умоляю, Господи, умоляю, Господи, и так без конца, хотя никто, насколько мне известно, никогда не слышал от Бога ответного Шума.
Аарон вернулся с прогулки и читает проповедь. Я слышу не только его Шум, но и голос, он без конца твердит про Писание, благословение и святость. Аарон так разошелся, что его Шум стал похож на серое пламя, и разобрать в нем ничегошеньки нельзя. А если, положим, он хочет что-нибудь скрыть? Проповедь ему в этом поможет, и я даже знаю, что именно он сейчас утаивает.
А потом в его Шуме раздается: Малыш Тодд? Я кричу: «Живей, Манчи!», и мы быстренько улепетываем.
Последняя постройка на прентисстаунском холме – дом мэра Прентисса. Отсюда исходит самый странный и самый жуткий Шум на свете, потому что мэр Прентисс…
Ну, он другой.
Его Шум ужасно отчетливый, ужасно – в буквальном смысле. Понимаете, мэр считает, что Шум можно упорядочить, разложить по полочкам, обуздать и использовать для дела. Проходя мимо его дома, вы это слышите. Сам мэр и его друзья, его приближенные без конца повторяют упражнения: считают, представляют себе всякие фигуры и твердят одну и ту же упорядоченную белиберду, вроде «Я – ЭТО КРУГ, КРУГ – ЭТО Я». Он как будто бы лепит маленькую армию, готовится к чему-то, кует из Шума оружие.
Звучит угрожающе. Словно мир меняется, а ты остался не у дел.
1 2 3 4 4 3 2 1. Я – ЭТО КРУГ, КРУГ – ЭТО Я. 1 2 3 4 4 3 2 1. ЕСЛИ ПАДАЕТ ОДИН, ПАДУТ ВСЕ
Скоро я стану мужчиной, а мужчины не убегают от опасностей, но я все равно поторапливаю Манчи, и дом мэра мы минуем даже быстрее, чем все остальное, да еще обходим сторонкой. Наконец впереди показывается гравийная дорожка, ведущая к нашему дому.
Через некоторое время город остается позади, и Шум немного утихает (но не замолкает совсем), и тут можно вздохнуть свободней.
Манчи лает:
– Шум, Тодд!
– Угу.
– На болоте тихо, Тодд. Тихо, тихо, тихо.
– Верно, – говорю я, а потом спохватываюсь и торопливо добавляю: – Заткнись, Манчи! – И шлепаю его по заду.
– Ой, Тодд?
Я оглядываюсь на город, но теперь мой Шум не остановить, ведь так? Раз уж я начал об этом думать, ничего не поделаешь. И если бы это можно было видеть, все бы увидели, как прямо из меня вылетает та дырка в Шуме, прямо из моей головы, где я ее прятал, и она такая маленькая по сравнению с ревом города, что можно и не заметить, но все-таки она есть, есть, и она летит обратно – в мир мужчин.