Я оглядываюсь на девчонку. Она пожимает плечами, но я замечаю, что руки у нас обоих подняты.
– Что? – переспрашиваю я.
Человек с ружьем сердито хмыкает:
– Говорю, кто вам разрешил жечь чужие мосты, а?
Я молчу, девчонка тоже.
– Думаете, я вам палкой угрожаю?! – Ружье дергается.
– За нами гнались! – наконец заявляю я, не придумав ничего получше.
– Гнались, говоришь? – переспрашивает человек. – И кто ж за вами гнался?
А вот тут я попадаю в тупик. Что опасней – сказать правду или соврать? На чьей стороне винтовка – на нашей или мэра? Не сдадут ли нас Прентиссу в качестве подарка? Или этот человек ведать не ведает о Прентисстауне?
Мир – опасное место, если ты знаешь слишком мало.
Например, почему здесь так тихо?!
– Про Прентисстаун мне известно, не волнуйся, – говорит человек, читая мой Шум с неприятной для меня точностью и снова щелкая затвором. – Если вы оттуда…
И тут девчонка подает голос. После этого она перестает быть для меня девчонкой и становится Виолой.
– Он спас мне жизнь.
Я спас ей жизнь.
Говорит Виола.
Забавное ощущение.
– Да что ты? – говорит человек. – А откуда тебе знать, что он ради тебя старался, а не ради себя?
Девчонка – Виола – смотрит на меня и морщит лоб. Моя очередь пожимать плечами.
– Хотя нет. – Голос меняется. – Нет-нет, я ничего дурного в мальчишке не вижу. Ты ведь еще щенок, а?
Я кое-как сглатываю.
– Через двадцать девять дней я стану мужчиной.
– Нечем тут гордиться, щенок. Учитывая, откуда ты родом.
А потом человек опускает ружье.
Вот почему было так тихо.
Он женщина.
Он взрослая женщина.
Нет, он старуха.
– Раз уж ты такой сообразительный, хватит говорить про меня «он». – Женщина все еще целится в нас. – И эта старуха, кстати, легко может вас пристрелить.
Она смотрит на меня пристально, мастерски читая мой Шум, как умел только Бен. Выражение ее лица то и дело меняется, словно она меня оценивает, точь-в-точь как делал Киллиан, пытаясь понять, вру я или нет. Впрочем, Шума у этой женщины нет, так что она может хоть песенку про себя петь, а я и знать не буду.
Она поворачивается к Виоле и меряет ее таким же тяжелым взглядом.
– Вот так щенки! – восклицает старуха, снова поворачиваясь ко мне. – Тебя прочесть легко, как младенца. – Потом она обращается к Виоле: – А твоя история позапутанней будет, да?
– Я бы с удовольствием все рассказала, если бы вы перестали в нас целиться, – говорит Виола.
От удивления даже Манчи поднимает на нее взгляд. Я поворачиваюсь к Виоле с разинутым ртом.
Со скалы доносится хихиканье. Старуха смеется. На ней кожаная одежда, поношенная и насквозь пропыленная, шляпа с полями и высокие сапоги – чтобы ходить по грязи. Как будто она самый обычный фермер.