Она вздохнула, успокоилась, уравновесилась…
– Поднимайтесь, сестра! Пора на мессу!
Она умиротворенно потянулась и в эфире учуяла – восприняла – подлинный мускус с примесью чар. Платье было заколдовано.
«Пусть стыдится подумавший плохо об этом», – решила она и сняла его. Протянула служанке, которая была потрясена ее наготой и татуировками.
– Выстирай, – приказала Амиция. – От него воняет.
После мессы она последовала за ключницей – той самой пожилой женщиной, которая проводила ее в замок, – в большой зал и вверх по короткой лестнице.
Амиция ощутила присутствие Гауз еще на подступах к крепости, а потому была готова, когда ключница отворила дверь.
У женщины, сидевшей на высоком стуле из черного дерева, не было на коленях шитья, а голову она держала, как немногие, – высоко, глядя прямо перед собой.
– А, монахиня. Духовные лица – большая редкость для нас, дорогая сестра. Дозволено ли тебе говорить?
«Значит, вот она, его матушка, – подумала Амиция. – Она горит в эфире, как… как…»
– Я не давала обета молчания, – сказала она.
– Я в жизни не видела такой симпатичной монахини, – призналась Гауз. – Поосторожнее с моим мужем. Он не любит, когда ему говорят «нет». И ему нравится ломать, что под руку попадется. Людей тоже, – улыбнулась она.
Амицию бросило в жар.
– Миледи, – произнесла она тихо.
А что оставалось сказать на такое чудесное вступление?
– Ты девственница, милая? – спросила Гауз.
Амиция вовремя сообразила, что втянута в бой, который ничем не хуже того, что состоялся в снегах.
– Это грубый вопрос, миледи.
– О да, я груба. Не морочь мне голову, сестра. Ты прячешь свои силы, но я их чувствую – Господи Иисусе, да ты и луну зажжешь своим световым мечом. Ты чародейка, и весьма сильная. Зачем ты здесь?
Амиция с достоинством, чопорно сделала реверанс.
– Миледи, я здесь, чтобы помочь сэру Джону сопровождать караван. Вы, очевидно, заметили, что я немного знакома с герметизмом.
Гауз сверлила ее взглядом.
Амиция воспротивилась молчаливому приглашению продолжать.
– Ты из монастыря Софии? М-м? – спросила Гауз.
Амиция поморщилась от собственной глупости. Вызвавшись идти, она вообразила, что ей ничто не грозит. Она решила, что взглянет на его родителей и уяснит истоки его богоборчества. Во всем разберется ради его же пользы.
В благочестивой самонадеянности она сочла, что будет здесь в безопасности и сохранит силу.
Гауз Мурьен облачалась в эфир не как в туман или плащ, она превращала его в пышный королевский наряд. Он был ее частью. Она жила в потенциальной силе.
Амиция почувствовала себя беззащитной.
– Я служу ордену Святого Фомы, – сказала она.