— Что ж ты сразу-то?! — Женя вскочил, смял в кулаке сигарету. — Что ж ты?! Я б ему, толстомордому, по тыкве бы насовал! Нашел, скотина, у кого взять! А ты тоже хороша, — обернулся он к тетке, — молчишь! «Кушайте»! — зло передразнил он и отбросил сломанную сигарету.
— Дурак ты, Женька! — ровным голосом возразила тетка. — Несмышленый, прямо ребенок. Убил бы ты его, да? — спросила она, неестественно улыбаясь. — Из-за ремня, да? Человека, да?.. Куда Эдику женихаться! А он, может, снисхождение будет делать, не обидит лишний раз, заступится. Эдик-то не ты, Женька! Не ты…
И она, уткнув голову в мятые газеты, зарыдала — неожиданно и безутешно.
— М-мама… — лепетал могучий Эдик, обеими руками гладя мать по голове.
— Теть Наташ! — неуверенно позвал Женя и отвернулся, чтобы не видеть теткиной жилистой, жалкой шеи, рассеченной поперек полоской загара.
Он подумал, как тетке, наверное, обидно, что вот он, Женька, — не чужой, конечно, человек, племянник, но не сын, — здоровый парень, нормальный человек, а Эдик, ее Эдик, сын, плоть ее и кровь, — неизлечимо больной, с разумом трехлетнего ребенка… Что они с Эдиком ровесники, Эдик месяца на три постарше, могли бы в школу вместе бегать и в армию призваться в один год. Или, может быть, Эдик поступил бы в институт, а в армию бы не попал. Ходил бы сейчас, помахивая портфелем, как те ребята, с которыми чуть не получилась драка тогда, на вечере… А то и жениться бы успел, нарожал бы детей, тетке внуков, и ругалась бы она с невесткой, и подставляла бы под внуков горшки… Черт знает, как все было бы прекрасно, не заболей тогда Эдик этим менингитом…
И Женя почувствовал себя виноватым — в том, что не он тогда заболел, будто болезнь должна была обязательно выбрать кого-то из них двоих, что остался здоровым забалдуем и просидел на теткиной шее, на этой вот тонкой шее, на которую сейчас избегает смотреть, до самой армии, да еще обижался, поросенок, что тетка не хочет купить ему велосипед и не позволяет сузить брюки, как требовала тогдашняя мода…
Плакать тетка перестала так же неожиданно, как и начала. Выпрямилась, высморкалась, отвернувшись в сторону, и сказала властно:
— А ну, ешьте, братья-разбойники!
«И она о том же думала», — догадался Женя.
Потом братья, исполняя теткин приказ, ели. Сваренные вкрутую яйца, которые — мордастому санитару не повезло — чистились удивительно легко. Мясистые помидоры, готовые лопнуть, разбрызгивая сок, и маленькие малосольные огурцы, хрустевшие на зубах, как сахар. Женя допил густое, теплое вино, которое пачкало кружку, и съел серое суповое мясо, от которого отказался привередливый Эдик.