И воспитанницы, и воспитатели много раз говорили директору про занавески для спален первого этажа, но директор отвечал, что занавески по смете не предусмотрены. «Да ведь и сторож у нас имеется, — говорил он. — Спать ему строго-настрого запрещено. Заметите — сразу сигнализируйте. Накажем». А сторожа все любили. Это был вечно пьяненький косой дедок с хитро прищуренным здоровым глазом. От него всегда разило луком, а иногда почему-то мятой. Девчонок он называл «кобылицами», и они фыркали в ответ, а мальчишек — «гармольщиками». Странное это слово всех смешило.
«Опять дрыхнет, старый черт», — решила, подходя к окну, Светлана. Она сложила ладони лодочкой и прильнула к стеклу. Внизу, подняв смутно белеющее во тьме лицо, нетерпеливо подпрыгивала Танька, жестами показывала: «Открывай!» Щелкнули тугие шпингалеты. Светлана дернула загремевшую раму за ручку и помогла холодной Таньке взобраться на подоконник.
— Ну вот, коленку рассадила, — громким шепотом сообщила Танька и, послюнив палец, потерла им свежую, медленно кровоточащую ссадину.
— Ходи через дверь, — наставительно сказала Светлана и закрыла громыхающее окно.
— Я и хотела, но там Людочка сидит, — ответила Таня, морщась. — С баянистом по двору нагулялась, а теперь книжку читает и папироску курит. Дым выпустит и щу-урится! Как кошка. И конверты вокруг. Такие, в рубчик…
— А ты-то где гуляла? — забравшись в теплую еще постель, спросила Светлана.
Таня торопливо разделась, юркнула, дрожа, под одеяло, свернулась калачиком и только потом ответила:
— Гуляла?.. Со скрипачом.
— С кем? — Светлана приподнялась на локте.
— Со скрипачом, — твердо ответила Таня, села в постели и занялась окровавленной коленкой.
— Со скрипачом?.. Делать ему, что ли, нечего? — с сомнением спросила Светлана.
— Может, и есть чего, — сказала Таня, и в голосе ее проскользнули нотки высокомерия. — Только он сам попросил меня… пройтись. Вот так. И я согласилась. Жалко мне, что ли? Он мне про себя многое рассказал…
И Таня умолкла, ожидая расспросов. Но Светлана молчала. Она уютно положила ладошки под щеку и закрыла глаза, так что Тане пришлось, немного помедлив для порядка, начать рассказ без дополнительных просьб:
— Он подошел ко мне и говорит: «Извините». Я, конечно, молчу. А он: «Но я действительно не умею. То есть умею и твист, и шейк, и что угодно, но обещал ни с кем никогда не танцевать». Я все молчу. Обидно же было! «Одной девушке, говорит, обещал. Она была очень на вас похожа». — «А почему была?» — спрашиваю. А он голову опустил: «Она утонула в прошлом году в этом… В Крыму. Была буря…»