Тогда–то на палубе появился лоцман Рутвен, немало уже поживший, да ещё и шотландец в придачу. Он от души повеселился при виде «юпитерцев» — их капитан не был исключением среди замерших на месте и глядящих на зрелище, которое лишало мужества их предков тысячелетие назад. Эти судёнышки, объяснил он, всего–навсего бёлины, древние боевые галеры клана Кэмпбелл. Может, они и выглядят пугающе в тумане, но даже наш жалкий бортовой залп оставит от них только щепки. Это лишь последние реликвии давно ушедшего прошлого.
Первое судно поравнялось с нами, и одетый в меха великан взобрался на борт. Вблизи сразу стало заметно, что это вполне современный воин. Два пистолета торчали из–за ремня, похоже, кремнёвые, возможно, даже французские — самые лучшие. На изуродованной левой руке гиганта недоставало двух средних пальцев. Золтан Шимич, представился он, слуга его превосходительства генерала Кэмпбелла, который приглашает нас посетить его в башне Раннох. Речь Шимича была безупречной, и только неожиданные гэльские интонации выдавали человека, многие годы сражавшегося рядом с шотландскими и ирландскими наёмниками. Я обратил его внимание на то, что он взошёл на мой корабль по ошибке, и ему следует засвидетельствовать своё почтение старшему по званию капитану Джаджу, который голосил через разделяющую нас воду в надежде узнать, что происходит. Но Шимич лишь пожал плечами, и мне пришлось послать Ланхерна на «Ройал мартир» для передачи приглашения.
Не прошло и часа, как Шимич, строго одетый Джадж и я оказались на берегу, сидя верхом на гарронах — приземистых длинношерстных лошадках этих мест. Около тридцати горцев бежали рядом — босоногие и закутанные в куски грубой ткани вместо одежды, они, очевидно, способны были держать такой темп бесконечно долго. Дальше от воды туман исчез, обнажив унылое холодное небо. Дорог не было, только угрюмые безлесые холмы и вересковые пустоши. Лошади скакали по ним, и казалось, будто родники возникают под их копытами. Через каждые несколько миль мы видели дым и чуяли запах горящего торфа в очагах домишек, словно выросших прямо из земли, но ни один мужчина и ни одна женщина не вышли, чтобы взглянуть на нас. Темнеть стало раньше, чем это бывает в Рейвенсдене или в Портсмуте, однако ничто не говорило о близости места нашего назначения. Я спросил Шимича, молчавшего в течение всего путешествия, как далеко ещё ехать — мне совсем не льстила мысль возвращаться тем же путём во мраке ночи.
— За тем гребнем впереди, — ответил он, — лежит башня Раннох.
Спустя мгновения мы одолели гребень и смотрели вниз на широкую долину. Я ожидал увидеть мрачный дом–башню — всё ещё популярное сооружение в те времена в Шотландии, вроде тех, что выстроились как стражники вдоль берегов, мимо которых мы проплывали. Но башня Раннох совершенно потрясла меня. У длинного озера — или лоха, как говорят шотландцы — был разбит регулярный парк, что не посрамил бы и долину Луары. Кусты и живые изгороди, составляя аккуратные геометрические узоры, окружали низкий белый дворец, точно исполненный во французском стиле. Безупречные аллеи были освещены факелами, чьё пламя колыхалось от ветра, начавшего — заметил я — равномерно набирать силу. Я готов был поспорить, что смотрю на миниатюрный Шенонсо, перенесённый посредством некоего алхимического трюка из его тёплой обители в эту чужую изломанную землю на краю света.