* * *
— Спасибо, мистер Фаррел, — сказал я по возвращении в каюту. — Как вы и предсказывали, урок оказался весьма поучительным. Может быть, даже больше для казначея, чем для меня.
— У меня были подозрения, сэр, — весело улыбнулся Кит, — но моряки всегда подозревают казначеев. Негодяи все до одного, воруют без разбора, у короля и у простого матроса. Однако этот — худший из всех, что мне попадались. Я начал интересоваться делами Певерелла. Не то чтобы я достаточно разбираюсь в цифрах и в манифестах. Но кое–кто разбирается.
Дверь распахнулась, будто от удара. Сверкая глазами на Фаррела, появился Маск и недовольно сообщил:
— У вас обедает мэр Обана, припоминаете? Надо бы стол накрыть.
Маск принялся за дело с привычно подчёркнутой неохотой. Наблюдая за ним, я вдруг осознал, что ненависть к Киту Фаррелу, проявляемая им с первого дня на «Юпитере», уступила место чему–то другому — чему именно, я никак не мог ухватить. Когда же понимание всё–таки пришло, оно оказалось так же приятно, как и неожиданно.
— Что же, Маск, — сказал я, — вижу, ты помогал мистеру Фаррелу? Расследовал мошенничества казначея против короля?
— Кто–то же должен был, — буркнул Маск, — а большинство матросов не умеют считать.
Я вспомнил слова брата, приславшего ко мне Маска, будто бы старый разбойник «достаточно хорош». На деле, он оказался куда лучше. Безупречное ведение счетов и управление имуществом в лондонском доме стало причиной, по которой он все эти годы служил моей матери, а затем и брату. Такое, на первый взгляд, неподходящее занятие для человека явно грубого и бессовестного. Но возможно, не такое уж и неподходящее. Кто лучше уследит за счетами, чем человек, знающий все возможные способы их подделать?
Мы с Фаррелом сидели на кормовой галерее, обсуждая способы, которыми капитан может проверить работу своих уоррент–офицеров, не нанеся им при этом обиды. Я слышал, как пробили семь склянок — всего полчаса до смены вахты. Пока мы говорили, Маск ворчливо хлопотал: готовил пышный приём для мэра Обана, время от времени жалуясь на страшные тяготы, что сам он и возложил на свои плечи. Настало время отлива, и корабль развернулся на единственном якоре, встав носом к берегу. Теперь я знал такие вещи — скорее, чувствовал их. Сквозь окна каюты мы смотрели на безрадостный берег, а за фьордом позади нас было различимо открытое море.
Я заметил маленькую лодку, отходящую от берегов Ардверрана, но не придал ей значения: каждый день нас посещали не меньше десятка подобных, обычно неся на себе любопытных шотландцев или коварных негодяев, явившихся втридорога продать свой товар, что–нибудь вроде виски, доверчивым королевским матросам. Но бесцельно разглядывая лодку, я вдруг с удивлением увидел неподражаемо широкую бороду её пассажира.