— А мама? — осторожно поинтересовалась Дайнека. — Мама была дома?
— Она уехала в поездку по Золотому кольцу. Были новогодние каникулы, и моя мама-учительница сопровождала свой класс. Предполагалось, что я тоже с ними поеду. Но я в последний момент отказался, потому что не нашлось путевки для Глеба.
— Вы не поехали из-за друга?
— Отец жутко сердился, но, вопреки моим опасениям, обеспечивал меня карманными деньгами, как никогда. И мы с Глебушкой загуляли: на каток, в планетарий, по музеям.
— Вы заговорили про студентов отца.
— Странные были эти ребята. То, что матом ругались, — это ерунда. Напряженные, какие-то жесткие. К тому же я не узнавал своего отца, он словно сделался меньше ростом, заискивал перед ними, угождал.
— Чем они занимались?
— На кухне выпивали. Курили. Телевизор смотрели. Вот, пожалуй, и все.
— Вы сразу поняли, что они не студенты? — Дайнека сообразила, к чему идет разговор.
— Нет. Не понял. Я был великовозрастным, но ребенком. Возможно, окажись вы на моем месте — вы бы поняли. Девочки, они, знаете, умнее мальчишек и быстрее взрослеют.
— Что было в день гибели Велембовских?
— Отец дал мне денег, и мы с Глебом пошли на каток. Глеб ушел с катка раньше…
— Вы уже говорили.
— Когда я возвратился, здесь было полно милиции. Глеб весь в крови сидел на лестничной площадке, и это было так страшно!
— Он был ребенком…
— Я увел его к нам домой, отмыл, переодел в свою одежду. Хорошо помню момент, когда к нам пришел милиционер и попросил отца быть понятым. Отец схватился за сердце, сказал, что дядя Веня и тетя Клава были его друзьями. В тот самый момент из туалета вышел студент. Милиционер спросил у него паспорт, а потом увел его к Велембовским.
— Студент был понятым?
— Совершенно верно. — Благовестов зло усмехнулся. — Помню лицо этого человека, когда его уводил милиционер…
— Тогда вы все поняли?
— Понял только спустя годы, когда приплюсовал к фактам тот разговор в палатке.
— Вы так и не сказали, о чем они говорили, — напомнила Дайнека.
— Отец убеждал Велембовского, что нет ничего ужасного в том, что несколько монет или золотых украшений не попадут в пыльные витрины музеев. Он так и сказал: пыльные. Я тогда так ясно представил, как никому не нужные вещи пылятся в этих витринах, и решил, что он прав, не вникая в то, о чем он говорил.
— Речь шла о краже найденных ценностей?
— О которых знали только они, — уточнил Благовестов. — Отец настаивал, и, как я понимаю, Велембовский сломался. Разнорабочий из местных увидел, как дядя Веня прятал находки, и поднялась большая шумиха. Велембовского отправили в Москву, я, по настоянию отца, отправился с ним. Дорога была невыносимой, со мной в купе ехал сломанный человек.