— Не знаю, что на это сказать. — Дайнека опустила глаза.
— Говорить буду я. А вы слушайте и, если хотите — пишите на диктофон, как это делали в прошлый раз.
— Простите.
— Не нужно извиняться. Я уже сказал и снова повторю: вы хорошая девочка и если врете, то наверняка во благо. Я — старый человек, людей вижу насквозь. Меня растрогал ваш поступок, и я не буду брать с вас слово молчать. Если посчитаете нужным — рассказывайте. Только вот ведь какая беда, никому это уже не нужно. Все умерли.
— Мне очень жаль…
— Я тоже был участником той экспедиции. В пятнадцать лет отец взял меня с собой и устроил разнорабочим. На раскопках я снимал лопатой верхний культурный слой — самый неблагодарный труд. Отец и дядя Веня Велембовский работали, как говорится, на острие — в нижней части раскопа. В тот год мы раскапывали скифский курган под Керчью. Курган оказался не-разграбленным, и это было удачей. Многие из наших находок теперь хранятся в Эрмитаже и прочих музеях. Но я не об том…
— Может, водички? — предложила Дайнека.
— Нет. Спасибо, — отказался Благовестов и продолжил рассказывать: — Помню разговор между отцом и дядей Веней. Мы жили втроем в одной палатке. Я притворялся, что сплю, они выпивали и разговаривали…
— О чем?
— Тогда я ничего не понял, но после небезызвестных вам событий все встало на место. Я сопоставил факты и ужаснулся. Но лучше давайте по порядку. Когда убили родителей Глебушки, я плакал вместе с ним. Мы были друзьями. Глеб поселился у нас, но через три года переехал в свою квартиру.
— Вы об этом рассказывали.
— И вот однажды, я уже учился в университете, мы с моей девушкой приехали к нам на дачу. Отец приготовил шашлыки, мать накрыла на стол, все было здорово. Вечером я вышел покурить и увидел, что в дальнем углу двора, у забора, где была куча компоста, отец разжигает костер. Я подошел ближе и вдруг заметил, что отец растерялся. В его руках была канистра, а в кострище, облитая бензином, лежала шуба Деда Мороза и голубая тряпка с опушкой, потом я понял — шубка Снегурочки. Отец чиркнул спичкой, и все занялось пламенем.
— Цвет у шубы какой?
— Я хорошо помню — синий.
— Что было потом?
— Отец попытался поговорить, но я уклонился от разговора и только сказал: «Я ничего не видел». После этого случая в наших отношениях появилась недосказанность и, я бы сказал, отчужденность. Никогда больше мы не были с ним близки, как раньше.
— Вы связали этот случай с гибелью Велембовских? — спросила Дайнека.
— Не сразу. Хоть и сказал отцу, что ничего не видел, но этот случай не отпускал меня. Я помнил шумиху вокруг Дедов Морозов. Соседка видела, как один из них шел к Велембовским. Я думал, сопоставлял различные факты и вспомнил, что за день до того, как убили Велембовских, в нашем доме поселились два папиных студента. Они были заочниками и приехали откуда-то из глубинки. Отец собирался с ними позаниматься перед сдачей экзаменов.