Представив это путешествие, Дайнека прикрыла глаза и впала в состояние дремотного блаженства.
— Едем или нет? — напомнил отец.
Она закивала головой:
— Да! Да! Едем!
— Прививки у зверя есть? — Вячеслав Алексеевич взыскательно посмотрел на Тишотку, тот вскочил и вытянулся в струнку, как будто собрался паковать чемоданы.
— Есть! — ответила за него Дайнека.
— Паспорт собачий имеется?
— Все как положено.
— Нужно взять справку для ветеринарного контроля на таможне, — сказал отец. — Знаешь где?
— В ветлечебнице.
— Вот и хорошо. — Вячеслав Алексеевич хлопнул себя по коленям и встал с дивана: — Недели через полторы двинем в дорогу.
— Так быстро уходишь? — расстроилась Дайнека.
— Есть одно дело…
— Что-нибудь случилось?
— Не хотел тебя расстраивать, но уж если зашла речь…
— Говори.
Вячеслав Алексеевич склонился к Тишотке и, поглаживая пса по спине, размеренно произнес:
— У Насти дом отбирают.
— Нашу дачу? — вскинулась Дайнека.
— Она давно не наша, а Настина.
— Но почему? При разводе ты оформил на нее все документы [1].
— Я-то оформил. Настя взяла под залог дачи два миллиона рублей в какой-то мутной конторе. Теперь разбираемся.
— Сергей Вешкин знает?
— Начальник службы безопасности, куда без него? Через пятнадцать минут встречаемся.
— Тогда я спокойна.
— Все не так просто… — Вячеслав Алексеевич выпрямился и сунул руки в карманы брюк. — При передаче денег Настя подписала бумаги, по которым земля под домом переходит к кредитору независимо от того, вернет она деньги или нет.
— Какая глупость!
— Вероятно, так она решила обезопасить себя. Не подумала о том, что теперь дом стоит на чужой земле.
— Получается, ее обманули?
— Ты же знаешь — ее обмануть не сложно.
— Умом и сообразительностью Настя не отличалась, — не без сарказма подтвердила Дайнека. — Но куда же смотрела Серафима Петровна?!
— Так или иначе придется им помогать.
— После всего, что было?[2] — сдавленно проговорила Дайнека.
Отец обнял ее за плечи и назидательно произнес:
— Теперь не время сводить счеты. Если землю и дом отберут — им негде будет жить. Я в ответе за Настю.
— Вот и нет! — воскликнула Дайнека.
— Прости, дочь, но это мое дело! — сказал Вячеслав Алексеевич и, словно повинуясь какому-то импульсу, вышел из комнаты.
Дайнека догнала его в коридоре и обхватила руками:
— Прости, папа! Прости! Ты благородный человек! Я это знаю… Но мне обидно, что Настя тобой пользуется.
— В свое время я использовал Настю, — тихо сказал отец.
— Неправда! Она сама на тебе повисла.
Дайнека была права, но только отчасти. Настя с первой встречи подкупила Вячеслава Алексеевича выражением беспомощности на детском лице. Наблюдая за ее ужимками и беспробудной умственной ленью, он снисходительно улыбался, скрывая боль и сожаление, как будто дело касалось близкого родственника, пораженного смертельной болезнью. Чувство ответственности за судьбу Насти не оставляло его, как и чувство вины — за то, что он использовал ее молодость, не имея на то бесспорного права.