Дело в том, что Губернаторский остров – идеальная точка зрения. Отсюда открывается непривычный и непревзойденный вид на Манхэттен. Отделенный от повседневной реальности полоской залива, Нью-Йорк встает из соленой воды, словно град Китеж на подносе. В погожий день, когда морской ветер сносит облака к северу, забранный стеклом небоскребов Манхэттен сверкает так, что глазам больно, а душе завидно. Я не представляю себе, как с таким видом из окна здесь жили люди, но знаю, что хотел бы оказаться на их месте. Не я один, конечно, но власти, очумев от обилия бесценной пустоты, никак не решатся отдать остров под застройку.
Оно, может, и лучше. Относительно необитаемый остров у берегов Америки сам собой превращается в его музей. Только здесь мы можем ощутить, каким был этот край, когда нас в нем еще не было. Для полноты иллюзии стоит перебраться на другой конец острова. Позади – гигантский город, впереди – пустой океан, в котором теряется одинокая сирота, статуя Свободы. Прямо под ногами – пляж, на отмели вновь завелись устрицы. Между деревьями натянуты сотни гамаков, приглашающих оставить городские заботы ради сладкого ничегонеделания.
Примерно так, лежа в гамаке с сигарой, аборигены, которые изобрели и то и другое, встретили Колумба. Пожалев, что бросил курить, я растянулся в гамаке, старясь не прислушиваться к кипевшему за спиной Нью-Йорку.
Виртуальный музей
За и против
Первый раз я пришел в Метрополитен на следующий день после того, как переехал в Нью-Йорк. С тех пор я ни разу не расставался с музеем дольше чем на месяц. И каждый раз, какая бы выставка меня сюда ни приводила, я обязательно навещаю картину, которую музей считает лучшей, а я – любимой: «Жатву» Брейгеля.
Связь с ним началась еще тогда, когда я увидал «Охотников на снегу» – конечно, в «Солярисе» Тарковского, потому что в СССР картин Брейгеля не было. Зато их хватало в Вене, где ненадолго останавливались эмигранты по пути в Америку. Я не хочу сказать, что это обстоятельство стало единственным мотивом, но оно, несомненно, сыграло решающую роль в выборе направления. С тех пор я охочусь за полотнами Брейгеля от Сан-Диего до Праги, а в свободное время захожу к нему в Метрополитен.
– Такая картина не может примелькаться, но за треть века мне уж точно довелось изучить ее досконально, – думал я и свирепо ошибался, что выяснилось после того, как рассмотрел «Жатву» на ретине нового айпада с помощью «Гугла» и его художественного проекта[27].
Меня сразу же поразило поле еще не сжатого хлеба. В зале оно представлялось сплошной стеной, но теперь, увеличивая изображение на экране, я обнаружил, что первую линию нивы составляли колосья со своим лицом, вернее – профилем. Увлекшись, я переехал с переднего плана на задний, чтобы найти там квадратный пруд, а в нем – семь фигур, две из которых купались голышом, судя по торчавшим из воды розовым ягодицам. Раньше ничего этого я не видел, но, решив, что вряд ли «Гугл» пририсовал Брейгелю скабрезные подробности, я отправился в музей и опять ничего не нашел. Мне мешало стекло и электронная охрана, начинавшая свистеть, когда я пытался уткнуться в картину. «Жатва», однако, стала другой. Прежде я подозревал, а теперь уже точно знал, что в ней скрывается больше того, что мы можем разглядеть невооруженным глазом. Брейгель, как Бог, смотрел сверху, видел всё и писал с запасом, рассчитывая на то, что каждый увидит столько, сколько сможет.