— Дашь ей горячего молока с жиром, — посоветовала Варваре, собирая одежду. — К вечерне оклемается.
— Ой, Агафьюшка! — всплеснула она руками. — Не знаю, чем отблагодарить тебя.
— Вечор опять приду, — с порога заявила Агафья и хлопнула дверью.
…Не в первый раз за эти годы ей удавалось выходить человека, и никогда она не получала от трудов своих такого удовлетворения или душевного благоденствия, как сегодня. Хворый мужик непонятно чем запал в душу и, хотела она того или нет, не выходил из головы, и стоял в ушах его шепот.
Не понимая, что с ней происходит, Агафья шла домой и улыбалась — на душе было так хорошо, тепло и… трепетно.
* * *
Сеть они снимали уже на закате. Никодим был прав, сеть снесло течением и почти прибило к противоположному берегу.
Подплыв к покачивающемуся на волнах поплавку, он зацепил его веслом и перекинул сеть через борт. Обласок накренился и едва не черпал краем воду.
Выбирая сеть, он добрался до ивовых зарослей, и к тому времени, как отвязывал от гибкого ствола тесьму, в ногах уже лежала внушительная горка рыбы, а сверху, темнея мокрой шкурой, валялась дохлая ондатра…
На берегу они сноровисто переложили рыбу в оставшийся мешок. Протасов, держа водяную крысу за хвост, потрогал желтые резцы.
— Вот и шляпа хозяйке… Странно, что она ячейки не прогрызла.
— Запуталась и утопла, — пояснил Никодим и бросил мертвого зверька в мешок. — Разве это шкура? Вот по первому снегу, когда зверье меняет мех на зимний, пойду в тайгу. В прошлом годе набил стоко лис, общину хватило бы обшить.
Он взвалил тяжелый мешок на плечо, уложил удобнее и с завидной быстротой зашагал к тропе, еле заметной в сгущающихся сумерках.
* * *
Как и вчера, в комнате тускло светила свеча, и стол был уже накрыт. Проголодавшись, они с жадностью набросились на ужин.
Убрав посуду, Варвара ушла в соседнюю комнатенку и появилась после в праздничном цветастом платке и короткой меховой тужурке.
— Идешь, Никодим?
Хозяин встал из-за стола, оправил бороду, сметая крошки.
— Иду. Вы дома останетесь али с нами?
— А куда? — спросил Вадим.
— В церкву, на богослужение.
— Что нам одним сидеть в четырех стенах? Сходим, разомнемся.
На улице была темень — и дороги не видно. Храм пятном чернел на склоне, крест рельефно выделялся на фоне неба…
Двери его были распахнуты. Внутри толкался народ, колыхались огни свечей на алтаре, и доносилось нестройное женское песнопение.
В дверях Никодим сорвал шапку, перекрестился и примкнул к толпе, внимающей голосу старца Петра, стоявшего на подмосте у иконостаса. В руке его покачивалось на тонкой цепи кадило, и сладковатый запах благовоний кружил голову.