Бедняжка сильно побледнела, лицо напряжено.
Черт.
– Успокойся, все нормально. Подожди, давай я тебе помогу, – ласково говорю я, взявшись за воротник ее куртки.
Дешевая и на редкость тонкая одежка. С внутренней стороны на воротнике пришита самодельная бирка с именем: «Михал Янечек». Михал Янечек? Ее приятель? Голову неприятно покалывает, волоски на шее топорщатся. Не из-за него ли она не хочет со мной разговаривать?
Неприятный сюрприз.
Я набрасываю куртку Алессии на плечи.
«Наверное, я просто не в ее вкусе».
Поплотнее закутавшись в куртку, Алессия отступает на шаг и торопливо запихивает халат в пластиковый пакет.
– Простите меня, мистер, – снова произносит она. – Этого больше не повторится. Никогда.
Ее голос срывается.
– Алессия, ради всего святого! Ты великолепно играла, и я с огромным удовольствием тебя слушал. Пожалуйста, играй на рояле, когда пожелаешь.
«Даже если у тебя есть приятель».
Она не поднимает глаз, и я больше не могу противиться желанию. Нежно взяв ее за подбородок, я смотрю ей в лицо.
– Я не шучу. Ты можешь играть, когда захочешь. Ты прекрасно играешь.
И не успев осознать, что делаю, я провожу большим пальцем по ее полной нижней губе.
«О господи… Какая мягкая…»
Не стоило ее касаться.
Мое тело не медлит с ответом.
Вот черт.
Алессия испуганно втягивает воздух, ее глаза становятся невероятно огромными.
Я отвожу руку.
– Извини…
Нельзя лапать беззащитных девушек! Хотя мне тут же вспоминаются слова Каролины: «Ты ей нравишься, и она не хочет себя выдавать».
– Мне пора, – говорит Алессия, протискивается мимо и убегает.
Входная дверь захлопывается, и я вдруг замечаю на полу ботинки Алессии. Подхватив их, спешу следом, но в коридоре у лифта уже пусто. Перевернув изношенные ботинки подошвами вверх, я вижу тонкие стоптанные подошвы.
«Теперь понятно, откуда взялись следы мокрых ног».
Вероятно, у нее нет ни гроша, если она может позволить себе только такую одежду. Сердито нахмурившись, я отношу ботинки на кухню и бросаю взгляд на улицу через стеклянную дверь над пожарной лестницей: сегодня хорошая погода, Алессия не промокнет и в кроссовках.
И что в меня вселилось? Зачем я ее коснулся? Не следовало этого делать. Я потираю большой и указательный пальцы, вспоминая нежность ее кожи, и со стоном встряхиваю головой. Мне мучительно стыдно от того, что я посмел переступить эту грань. Покаянно вздохнув, я иду к Оливеру в гостиную.
– Кто это был? – спрашивает Оливер.
– Моя горничная.
– В моем списке служащих ее нет.
– И что?
– Надо исправить. Как она получает зарплату? Наличными?
«Да что ты себе вообразил?»