Готовлю леках — медовую коврижку. Старательно растягиваю губы в улыбке. Интересно, можно ли убедить себя, что – счастлива?
– Давай сходим в город, – просит за обедом Лайя. – Вдруг узнаем, кто были эти люди и откуда?
Я суплю брови, как тятя.
– Заодно проведаем Глазеров, – продолжает сестра, – успокоим, что с нами всё в порядке. Может быть, удастся раздобыть немного…
– Лайя! – рявкаю я, и мне тут же становится совестно: нельзя кричать на сестру.
– Шучу, шучу, – усмехается та. – Ну, почти. Надо же чем-то согреваться зимними ночами… Кому от этого вред?
– Тяте бы не понравилось.
– Ой, да брось! Господин Глазер нередко наливает мне глоточек, когда никто не видит. Мы с тобой, считай, уже взрослые. Если бы ты или я, как Сара-Бейла, вышли замуж в пятнадцать, никто бы и слова не сказал.
– А ты у нас что, замуж собралась? Что ж, в добрый путь. И за кого?
– Я просто так рассуждаю.
– В любом случае это не повод идти к Глазерам.
– Ну, раз они сами к нам не идут…
– Лайя! Мы одни второй день.
– Тогда, может, завтра, а? Вдруг Довида встретим? – Она подмигивает. – А вино – это так, просто приятное дополнение.
В общем-то, Лайя права. Чем плохо сходить в город? Весна ещё не скоро, виноградник Зуши уже давно не ломится от налитых соком гроздей, однако какие-никакие фрукты у них в подполе наверняка хранятся. И с ласковой, рассудительной Хиндой я поговорить не прочь.
Как они горевали, когда их Исаака забрили в солдаты! Сколько ему ещё служить? Наверное, много. Ёжусь и мысленно молюсь, чтобы нашего тятю не постигла такая же доля.
– Либа, ты чего? – Лайя гладит меня по щеке.
– Ничего! – отталкиваю её руку.
– Навестим Глазеров, а потом сходим на базар и продадим мёд.
– Можно, пожалуй.
Наверное, и правда полезно сходить развеяться. А то сижу тут сиднем, как древняя бабка, всё прислушиваюсь к лесным шорохам, шуму крыльев… Что толку гадать о странном венке и таинственных людях, бродящих по лесу?
– А ещё можно продать творог и твой леках! И как это мы сразу не сообразили? – Лайя радостно хлопает в ладоши.
– Вряд ли родители хотели, чтобы мы бродили по базару. Не забыла историю о гомельской торговке?
– Так родители уехали! Надо же нам на что-то жить?
– Тоже верно.
– Либа!
– Что? – Я принимаюсь замешивать тесто для другой медовой коврижки.
– А мама… она говорила тебе что-нибудь перед тем, как уехать?
Поднимаю голову. Мои карие глаза встречаются с её голубыми. Вот оно! Сама же хотела с ней побеседовать начистоту. Но что, если Лайя посчитает меня теперь зверем, чудовищем? Готова я поделиться с сестрой или не готова? Сама не пойму.