– Кто тебе наболтал такую чушь? И с чего это ты завела разговор о свадьбе с гоем?
– Ты прямо как тятя, – ворчит Лайя, – яблочко от яблоньки. Не все мечтают зачахнуть в одиночестве, сделавшись книжным червём.
– Чепуха. Я вовсе не жажду одиночества. Однако глупости меня не соблазняют. Я выйду замуж за… – Умолкаю, едва не сказав: «За того, кого выберет тятя». – Во всяком случае, не за гойского купчишку, явившегося невесть откуда. Что у тебя общего с такими? А те, кто обходит законы природы, не иначе – колдуны.
– Или талантливые садоводы. Тебе это не приходило в голову? Слишком уж ты скора на суд.
– Пфф! Ну конечно. Много же у них талантов, как я погляжу.
– Либа!
– Лайя, – я останавливаюсь, – что-то с ними не то. Знаешь, что я почувствовала, когда он схватил меня за руку?
– Догадываюсь. – Лайя вздыхает. – Признайся, разве это не чудесно?
– Нет! Не чудесно, а противоестественно. Нельзя чувствовать подобное от одного взгляда, одного-единственного прикосновения!
«Однако именно так ты себя и чувствуешь, встречая Довида. А ведь вы даже ни разу не прикасались друг к другу». Мысли норовят разбрестись, между тем я произношу слова, которые обязана произнести:
– Вот почему нам не позволено прикасаться к мужчинам до замужества. Кроме того, ты слышала, что он пел о нас, о евреях? Неужто тебе хочется якшаться с подобными людьми?
– Просто впервые в жизни ты почувствовала хоть что-то…
– Лайя, это неправда.
– Неправда? – Она выгибает бровь. – Довид, я угадала? И что между вами было? Подержались за ручки? Или моя паинька-сестра поцеловалась с мальчиком? Отвечай, я хочу знать!
– Лайя, прекрати немедленно. Я обещала тяте с матушкой, что позабочусь о тебе, и выполню своё обещание. Если бы тятя не уехал, крутилась бы ты теперь вокруг этого шайгеца?[34] Как бы не так.
– Тятя уехал, Либа. Всё изменилось. Я сама изменилась, – грустно произносит она.
Внимательно смотрю на сестру. То есть она тоже меняется? Странно, я ведь старше, однако ощущать перемены в собственном теле начала только недавно: заострившиеся зубы и ногти, этот зуд пробивающейся шерсти…
– Я уже не понимаю, чего хочу, Либа, – продолжает Лайя, словно вторя моим мыслям.
И тут до меня доходит, что она в свой черёд испугана и растеряна.
– Лайя, временами я тоже так думаю.
– Может быть, сейчас, после отъезда родителей, я смогу в себе разобраться. Не собираются же они вечно держать нас в этой хате? Я повзрослела и хочу того, чего прежде не хотела. Мама говорила, чем старше становишься, тем больше новых чувств у тебя появляется. Особенно…
– Особенно у таких, как мы с тобой, да?